Задов, лев николаевич. Задов лев

Ровно 120 лет назад близ Юзовки (ныне Донецк) родился начальник контрразведки Революционной повстанческой армии Нестора Махно, позднее советский чекист Лев Зиньковский, он же Левка Задов

МАХНОВЦЫ ЗАТМЕВАЛИ СОЛНЦЕ БЛЕСКОМ ЗОЛОТЫХ ЦЕПОЧЕК И БРАСЛЕТОВ ИЗ ЛОМБАРДОВ

С румынского берега Днестра до слуха чекистов, засевших в плавнях на советском берегу, едва доносился плеск весел и скрип уключин. Лодка бесшумно уткнулась в отмель. Разминая застывшие тела, на берег вышли пятеро во главе с Левой Задовым. Огромного роста широкоплечего детину, его невозможно было не узнать.

Среди чекистов, поджидавших лодку, притаился и Дмитрий Медведев, который спустя два десятилетия станет командиром партизанского отряда специального назначения «Победители», героем Великой Отечественной войны. Он познакомился с Левой Задовым несколькими годами ранее, когда выполнял разведзадание в Гуляйполе, в самом сердце махновского движения. Теперь, по легенде, Медведев должен был сопроводить диверсионную группу Задова в заранее подготовленный сарайчик.

«Вопрос: - В каком году вы эмигрировали за границу в Румынию?

Ответ: - ...В 1921 году, когда банда Махно была окончательно разгромлена красными частями... Со слов жены Махно - Галины мне стало тогда известно, что Махно рассчитывает с остатками банды уйти в Польшу. Вследствие того, что мы были притеснены красными частями к Румынии, было решено уйти туда.

Командующий 1-й Заднепровской дивизией Павел Дыбенко и Нестор Махно, Бердянск, 1919 год

В районе границы в одном из сел был взят проводник, который довел остатки банды до Днестра, где была обезоружена советская застава, и благополучно мы перебрались на румынский берег».

Батька Нестор переплыл Днестр вплавь в сопровождении гражданской супруги - Галины Кузьменко и 77 «штыков» на лошадях. Можно только представить, какого страху натерпелся не умевший плавать Левка Задов. А ведь он еще и поддерживал ба­тьку, раненного в ногу и имевшего кон­ту­­зию.

Тот был многим обязан одному из руководителей своей контрразведки и адъютанту Задову. На допросе в НКВД Лева не без гордости признался: «С марта или с апреля 1921 года я был приближен к Махно и находился все время возле него. Махно в этот период был несколько раз ранен, и мне приходилось почти на руках выносить его из боя».

Румыны поместили махновцев в лагере для интернированных. Чтобы прокормиться, бойцы нанимались на самые тяжелые и грязные работы. Только верхушке - Нестору, Галине, Леве Задову и его брату Даниилу, еще нескольким приближенным - разрешили вольно проживать в Бухаресте. За несколько дней они просадили почти все драгоценности, которые прихватили в дорогу. Деньги нужны были до зарезу.

Нестор Иванович в Париже, конец 20-х. Во Франции Махно жил до самой смерти, подрабатывал плотником, столяром, плел домашние тапочки

Магию и коварство денег Нестор Махно и Лев Задов узнали с младых ногтей. Оба рано поняли, что честным трудом - Нестор в Гуляйполе на пашне, Лев у доменной печи в Юзовке - из нищеты не выбраться.

Разбойное нападение, отягощенное убийствами, потянуло в приговоре Махно на смертную казнь через повешение. Благодаря хлопотам матери петлю милостиво заменили пожизненной каторгой. Задов за менее тяжкое, но похожее преступление получил восемь лет каторги. Обоих вызволила Февральская революция 1917 года, а Октябрьская революция и последовавшая за ней Гражданская война развязали им руки.

Подняв крестьянское восстание против кайзеровских войск и Центральной рады, Нестор, а заодно и Лева обнаружили, что деньги потекли к ним рекой. Немалые суммы требовались для ведения военных действий, в свою очередь военные действия приносили деньги. Прямо по Марксу: оружие - деньги - оружие. О том, как это выглядело в жизни, рассказал Лев Задов на допросе 17 ноября 1937 года:

«Приблизительно в марте или апреле 1919 года при штабе Махно была создана так называемая «Инициативная группа», руководимая анархистом Черняком (в 1918 году Черняк и Задов в составе Красной гвардии воевали в Донбассе с немцами. Задов покинул красных, как можно понять из его автобиографии, возмущенный несправедливостью: дескать, «мне как начальнику штаба боевого участка полагалось 750 рублей, а красноармейцу рядовому - 50 рублей. Я как анархист с этим положением не согласился». - Л. Х. ). Я был переведен из полка для работы в эту группу. В ее функции входило: обложение контрибуцией буржуазии в занимаемых махновскими бандами городах и реквизиция одежды для нужд махновцев».

Это были не главные способы пополнения казны. Большой популярностью пользовались у махновцев налеты на банки (мариупольский обчистили дважды), ломбарды и вообще на любую кассу, где деньги лежат. Рассказывали, будто в Екатеринославе махновцы затмевали солнце блеском золотых цепочек и браслетов из ломбардов. Крупно грабанул Махно и Деникина, одного из руководителей Белого движения на юге России, существенно подорвав его боеспособность.

Самый жирный куш батька сорвал с операции по мнимому объединению с атаманом Григорьевым, ограбившим до этого Одесский государственный банк. Махно заманил Григорьева в гости, но вдруг предъявил будто бы именно в это время случайно обнаруженный документ о предательстве атамана и застрелил его. К батьке перешло все григорьевское золото - 124 килограмма в слитках, 238 пудов серебра, полтора миллиона золотых рублей царской чеканки.

Судя по нищете, в которой Махно прозябал в эмиграции: сначала в Румынии, а позже в Польше и во Франции, - он не сумел вывезти награбленное. Естественно предположить, что оно осталось припрятанным где-нибудь в Гуляйполе.

Так считали и в Главном политуправлении при НКВД РСФСР. Всех бывших махновцев, кого удалось арестовать, допрашивали: что им известно о кладе Махно? Большинство ничего не знали. И это естес­т­вен­но: вряд ли те, кто копал землю, таскал драгоценности и маскировал схрон, остались в живых. Знать о том, где спрятаны сокровища, могли один-два человека.

ПЕРЕД УХОДОМ НА СОВЕТСКУЮ СТОРОНУ ЛЕВА СНЯЛ С ПАЛЬЦА ПОСЛЕДНЮЮ ДРАГОЦЕННОСТЬ - КОЛЬЦО И ОТДАЛ ЕГО ЖЕНЕ МАХНО

Когда в Бухаресте братья Задовы обнаружили в своих карманах сквозняк, они отправились к товарищам в лагерный барак. Благо Лева отличался богатырским здоровьем и с голодного детства в бедной многодетной семье не гнушался никакой работы. В Румынии ему стукнуло 30 лет. Время задуматься о будущем.

Почему человек, которого советская власть считала одним из самых кровавых палачей, решил вернуться в ее объятия? На допросе он объяснил:

«У меня и у Зотова (Даниила, брата Левы, тоже сменившего фамилию. - Л. Х. ) всегда были мысли о возвращении в Советский Союз, однако осуществить это не представлялось возможным ввиду отсутствия у нас каких-либо документов, дающих право продвигаться по Бессарабии, - это с одной стороны, с другой - неумение плавать».

Дочь и супруга Махно в Париже, 1941 год. Во время немецкой оккупации Галина Андреевна с дочерью выехала в Германию, Елена работала в фирме «Siemens». В 1945-м при проверке документов обе были арестованы советскими властями. Елена осуждена на пять лет тюремного заключения, Галина – на 10 лет лагерей

По версии Льва Николаевича, он познакомился в лагере с бывшими петлюровскими офицерами Запорощенко и Гулием, которые пошли на службу в румынскую тайную полицию сигуранцу. Те предложили ему сколотить группу диверсантов для заброски в советский тыл.

Но Лева скрыл, что вместе с Запорощенко и Гулием участвовал в бухарестской конференции, посвященной объединению всех эмигрантских сил для борьбы с советской властью. Так что знакомство было не столь поверхностным, и в НКВД об этом знали. В деле хранится снимок, где участники конференции запечатлели себя, как им казалось, для истории, а вышло - для уголовного дела.

Вторая супруга Нестора Махно Агафья (Галина) Андреевна Кузьменко родилась в семье киевского жандарма, окончила учительскую семинарию, преподавала украинский язык и литературу, была известна как украинская патриотка с анархистским уклоном. После освобождения по амнистии из Дубровлага в 1954-м проживала с дочерью в Джамбуле Казахской ССР, умерла в 1978-м

Задов и Запорощенко собрали не­ско­ль­ко человек, готовых переправиться на лодке через Днестр и, как показал Лева на допросе, «совершать налеты на советской стороне с целью грабежа и тем самым улучшить материальное положение. Я эту мысль подхватил, поделился с Зотовым, и мы решили это дело использовать для того, чтобы остаться в Советском Союзе и явиться с покаянием к советской власти...

Перед решением вопроса о переходе границы я письменно сообщил жене Махно - Махно Галине, которая в ответном письме мне сообщила, что она лично мой переход одобряет, а сам Махно был иного мнения, потому что он стремился сдерживать кадры махновцев».

«Отойдя от границы (на советской стороне. - Л. Х. ) километров 25-30, я объявил всей группе о необходимости явки к соввластям и сдачи оружия. Запорощенко стал уговаривать меня возвратиться обратно в Румынию, обещая улучшение моего положения там. Уговоры его не подействовали, и я вместе с группой в с. Баштанке Песчанского района явились к председателю сельского совета, где ему было объявлено о приходе нашем из Румынии. Ему мы сдали оружие. В этот же день председатель сельсовета отправил всю нашу группу в Песчанку, а оттуда мы были отправлены в город Тульчин в распоряжение окружного отдела ГПУ».

Хоть и смахивает на правду, но Станиславский сказал бы: «Не верю!». Не поверили и в НКВД. Послали запрос в Тульчин: просим сообщить данные о деле группы диверсантов, задержанных после нелегального перехода границы. Оттуда ответили: нет такого дела.

Можно предположить, что все, начиная с Бухареста и заканчивая приднестровским сараем, происходило иначе. Оставшись без средств к существованию, Махно, Галина и Задов задумались: а нельзя ли откопать клад и взять из него хоть какие-то драгоценности?

Но как это сделать? И тут им подвернулись бывшие петлюровцы, связанные с сигуранцей. Предложение сколотить диверсионный отряд оказалось как нельзя более кстати. Под этим прикрытием можно было попасть в Гуляйполе и вернуться обратно. Галина план одобрила, она была на сносях и думала о будущем своем и ребенка. Нестору Махно, обладавшему звериной интуицией, затея не понравилась.

Рассказывали, что на прощание Лева снял с пальца последнюю драгоценность - кольцо и отдал его Галине.

Продолжение находим в книге Альберта Цессарского «Чекист», посвященной Дмитрию Медведеву. Ее автор - врач, во время войны руководил медчастью партизанского отряда специального назначения «Победители» под командованием Медведева (кстати, именно оттуда уходил на свои задания легендарный разведчик Николай Кузнецов). После войны Цессарский общался с Медведевым, знакомился с его архивами и стал его биографом.

Он пишет, что, встретив на Днестре диверсантов под началом Льва Задова, Медведев отвел всех в приготовленный сарай и вдруг напомнил Леве о знакомстве в Гуляйполе:

«Тогда, два года назад, я нарочно тебя искал, Лева. Я поверил в тебя. Ты сам видишь. - Медведев говорил тихо, с силой. - ...Лева, для того, чтобы все было в порядке, нужно сдать оружие».

В тот момент Лева Задов с ужасом понял, что его миссия провалена. Тертый калач, он наверняка предвидел и такое развитие событий, поэтому без колебаний согласился сотрудничать с чекистами. А история о его хрустальной мечте вернуться на родину, покаяться и выпросить у советской власти прощение была сочинена руководством ГПУ (спецслужбы, которая специализировалась на борьбе с контрреволюцией, шпионажем, обеспечении государственной безопасности и борьбе с чуждыми советской власти элементами) при перевербовке Левы.

Став сотрудником ОГПУ, Задов написал в Румынию, что для поиска тайника нужна подмога, и Махно прислал ему своего адъютанта Лепетченко. Вместе они отправились в Гуляйполе. Чекисты под командованием Медведева скрытно следовали за ними по пятам.

В селе Туркеновка недалеко от Гуляйполя они нашли заброшенный колодец. Лева взял в руки лопату. «Одну за другой поднял Лева из ямы две четырехведерные медные кастрюли. Только с его нечеловеческой силой можно было сделать это. Когда сняли крышки, драгоценные камни и золото, словно запотев, тускло заблестели перед глазами. Бесчисленное множество крестиков, монет, колец, сережек, браслетов, ожерелий...».

Через мгновение кладоискателей окружили чекисты. Лепетченко схватился за пистолет, но застрелиться не успел. Ему скрутили руки. Затем расстреляли.

Странно, что по сей день в прессе регулярно появляются статьи о загадке клада Махно. Получается, она уже давно разгадана.

Возможно, заблуждение авторов объясняется тем, что в деле Льва Задова-Зиньковского нет ни одного упоминания ни о Медведеве, ни о тайнике. А ведь они могли снять настойчивый вопрос следователя: «Как вам удалось проникнуть в органы ГПУ-НКВД? Не по заданию ли Махно?». Лева вяло отвечал, что он не проникал, ему предложили... Его не слушали.

Не нашлось в архивах ГПУ и дела о кладе, хотя Медведев не раз говорил Цессарскому, что все сокровища были сданы государству по акту. Но где этот акт и куда подевались сокровища батьки Махно?

Не исключено, что протоколы допросов 37-38-го годов, где Лев Задов рассказывал, какой ценой выкупил свою жизнь и получил чекистскую работу, из дела просто-напросто изъяли и уничтожили. Советская власть не обременяла себя таким буржуазным пережитком, как благодарность.

«ЧЕМОДАНЧИКИ ЖЕ, ОДИН С БЕЛЬЕМ, ДРУГОЙ С ДЕНЬГАМИ, ШУБЫ, ОДЕЯЛО, ФЕНИН БОЛЬШОЙ ПЛАТОК И ДРУГОЕ БАРАХЛО ПОПЛЫЛИ ПО ВОДЕ»

На допросах Лева Задов не раз вспоминал Галину Кузьменко. И хоть ничего особенного не говорил, но чувствуется, испытывал к ней симпатию.

По некоторым свидетельствам, Галину и Льва связывало совместное участие в карательных акциях. Правда, современные историки не исключают, что эти обвинения вымышлены советской пропагандой. Но в том, что Гражданская война породила кровожадных чудовищ во всех противоборствовавших армиях, сомнений нет.

И все же походной любовницей Левы считается другая женщина - Феня Гаенко, подруга Галины со времен учебы в женской учительской семинарии, также известная страшными расправами над безоружными пленными.

Революционерки-амазонки были не редкостью на просторах Украины, охваченных Гражданской войной. Феня и Галина, в прошлом учительницы сельских школ, носились вместе с махновцами под их черным пиратским стягом с черепом и костями по всем городам и весям.

В отряд Феня влилась, скорее всего, из числа махновских шпионок. Как рассказал Лев Задов на допросе 17 ноября 1937 года, «разведка состояла преимущественно из женщин, посылавшихся в тыл к красным для выяснения расположения красных частей». Расчет был на то, что женщин не заподозрят в шпионаже. Видимо, тогда Феня и приглянулась Задову, одному из руководителей махновской контрразведки.

По указанию батьки Галина вела дневник в школьной тетрадке, взятой у Фени. В нем надлежало отмечать этапы большого пути. Галина старалась, но временами не выдерживала эпического стиля и переходила то на критику батьки, то на свое, на девичье.

Как-то во время переправы через речку лошади оступились и опрокинули тачанку в воду. Нестор, Галина, Феня, кучер едва не утонули. Повезло, что тачанка встала боком, они вынырнули в образовавшийся зазор. Галина записала: «Чемоданчики же, один с бельем, другой с деньгами, шубы, одеяло, Фенин большой платок и другое барахло поплыли по воде». О размерах «чемоданчиков» можно судить по тому, что там поместилась не одна с кого-то снятая шуба. Нестор пересел на другую лошадь, названную в честь жены Галочкой, а важным гуляйпольским дамам подали подводу.

Временами на обеих полевых жен находила хандра. «Сегодня Феня оставила нас. Нестор сказал: «Вот Феня осталась (не пошла с махновцами дальше. - Л. Х. ), и жалко». Мне тоже жалко, что она осталась. Но для нее это лучше. Как выяснилось, она нужна была только мне и то не всегда, остальные же относились к ней враждебно. Я в таком положении не хотела бы быть, не хочу, чтобы была в нем и она. Оставила нас - и хорошо сделала».

Почему махновцы невзлюбили Феню, Галина не пишет. Может быть, ее опасались как человека, слишком приближенного ко «двору», и любовницы самого Левы Задова.

Но Феня сбежала из отряда ненадолго. Наверное, без «упоения в бою» уже не могла жить. Когда летом 1921-го уцелевшие в боях с регулярными частями Красной Армии махновцы во весь опор мчались к спасительной румынской границе, их атаковали буденновцы. Феню догнала роковая пуля.

Через 11 лет, в 37-м, на допросах Задов вспоминал Галину, даже когда его о ней не спрашивали, а вот о Фене в протоколах нет ни слова. Было и прошло?

ПРОВАЛ РУМЫНСКОЙ АГЕНТУРЫ

Дело против Льва Задова начали раскручивать из-за событий, которые произошли двумя годами раньше. Тогда агентура Иностранного отдела Одесского областного управления госбезопасности, действовавшая в Румынии, была провалена. Сигуранца вчистую переиграла НКВД, хотя поначалу советская агентура в Румынии была одной из самых успешных. Ее агенты внедрились даже в генштаб румынской армии и в сигуранцу. Наверное, способствовал этому и один из руководителей румынского направления в одесском ИНО Лев Николаевич Задов-Зиньковский. Он лично отобрал и направил в Румынию 15 секретных агентов. Правда, на одном из допросов сказал, что «работало честно не более четырех-пяти человек».

Провал начался с того, что во время перехода границы был задержан курьер-связник, отправленный к внедренному в черновицкую разведку румынской армии агенту под псевдонимом Теплов. В подкладке его пиджака обнаружили секретное письмо.

Лев Задов утверждал, что еще до переброски связника предупреждал людей, которые непосредственно ее осуществляли: нельзя зашивать секретный документ в подкладку. «Давайте, - предложил он, - сделаем плетеную корзину и вплетем письмо между прутьев». Но его не послушали.

Арест связника вызвал цепную реакцию: следом посыпались адреса и явки других агентов. В застенки сигуранцы попал и особо ценный агент под псевдонимом Турист, внедренный в кишиневскую военную разведку.

Задов рассказал, что в Одессе получили шифротелеграмму из Кишинева: «Леонид сломал руку, ждет Костю». В ИНО поняли: «сломавший руку Леонид» - это арестованный агент, а ожидаемый в сигуранце «Костя» - следующий связник, отправка которого была назначена опять вопреки мнению Задова.

Нельзя было посылать нового человека в Румынию. Тем более что Задов получил доклад агента Консула, в котором тот сообщил: «Капитан Бодкрау, работник Черновицкой разведки, специально выезжает для встречи с агентом с совстороны». То есть сигуранца была точно осведомлена о месте и времени перехода связника и готова к его аресту. «Об этом было немедленно по телефону сообщено ИНО Киева».

«Провал агентуры, который произошел в конце 1935 года, я расцениваю как прямое предательство со стороны ряда работников центрального аппарата».

Очевидно, следствие было заинтересовано в том, чтобы Лев Задов назвал имя Владимира Максимовича Пескер-Пискарева, в то время одного из руководителей Управления госбезопасности НКВД УССР. Задов и назвал, и Пискарева расстреляли 26 сентября 1938 года. Впрочем, цена показаний, добытых с применением особых методов дознания, а попросту побоев и пыток, известна.

Сигуранца не уступала НКВД в умении выбивать показания. Одесские агенты сдавали друг друга и протягивали ниточки к самой верхушке.

«Румынская разведка установила нить на агента Консула, и в ноябре месяце при последней переправе на нашу сторону курьера от Консула курьер Андреенко на берегу был обыскан, и обыском у него был изъят доклад, написанный тайнописью.

Изъятие этого документа дало возможность румынской разведке установить все связи Консула и их ликвидировать. В частности, он был в открытую с агентом Подольским, внедренным в разведывательный пункт при Хотине, который также был арестован».

Труп замученного в сигуранце Консула прибило к берегу Днестра в районе патрулирования тираспольских пограничников. Это сигуранца послала привет НКВД.

«Вопрос следователя: - Расскажите о вашей предательской деятельности как агента румынской разведки.

Ответ: - Предательской деятельностью я не занимался, как агент румынской разведки я не работал и с ней порвал в 1924 году после перехода границы».

В этом месте протокола сделана ремарка: «Допрос прерывается». Можно только догадываться, что за этим последовало. 30 апреля 1938 года обвиняемый был уже как шелковый:

«Вопрос: - Следствием установлено, что вы являетесь агентом иностранных раз­ведывательных органов. Признаете ли вы это?

Ответ: - Да, признаю полностью».

Очевидно, по условиям джентльменского соглашения с Дмитрием Медведевым Лева Задов был обязан не только сдать клад батьки Махно. Чекисты несколько месяцев обкатывали его в Харькове на предмет более тесного сотрудничества, а потом отправили в Одессу, поближе к румынской границе. Вот когда Лева Задов стал настоящим одесситом. Алексей Толстой оказался провидцем.

Лев Задов принял участие в операции под кодовым названием «Скрипачи». По его рекомендации в Румынию был заслан человек, который сагитировал большую часть махновцев вернуться на родину. Лева и сам писал бывшим товарищам. Например, такое письмо: «Здравствуйте, дорогие друзья. Я нахожусь дома на родной украинской земле. Какая тут жизнь, вам расскажет Вася, а теперь вот что - довольно быть в Румынии рабами. Пора до дому... Всем слухам, что Советская власть расстреливает, не верьте, все это чушь. Если сами не рискнете ехать, то я за Вами еще пришлю. Напишите, кто хотит ехать...

А пока будьте здоровы. Жду Вас.

Ваш друг Лев Зиньковский».

В 1929 году коллегия ГПУ УССР отметила его старания благодарностью и денежной премией в размере 200 рублей. Как Лева напишет в автобиографии «за ликвидацию крупного диверсионного бандита» (о том, что во время поимки был ранен, он скромно умолчит). Тогда же Одесский окружной отдел ГПУ наградил его маузером с золотой гравировкой, а в 1932 году Одесский облисполком - еще одним пистолетом за «беспощадную борьбу с контрреволюцией».

Жизнь начала налаживаться. 31-летний Лев женился на 24-летней Вере Ивановне. Задова не смутило дворянское происхождение избранницы, а ее - его жуткое прошлое. Впрочем, он что-то наплел ей о славном революционном пути.

Их сын Вадим, который стал советским офицером, с необыкновенным упорством - почти три с половиной десятилетия! - добивался реабилитации отца. Начал бомбардировать инстанции он в чине капитана, закончил полковником в отставке.

В ходатайствах в высокие инстанции Вадим Львович особенно напирал на книгу Цессарского «Чекист». Судя по отдельным выпискам, сохранившимся в деле до наших дней, на референтов произвело впечатление свидетельство разведчика о сдаче клада. Они увидели в Левке Задове не отпетого садиста, а человека, попавшего в кошмарную ситуацию, где он одновременно был и мясорубкой, и фаршем.

Основания для реабилитации содержались прежде всего в Указе об амнистии бывших врагов советской власти, приуроченном к 10-летию установления советской власти. Вот только большевики, которые постоянно обманывали батьку Махно и его соратников, обвели их вокруг пальца и в этот раз. В годы великого террора под расстрел пошли почти все бывшие махновцы, в том числе и Лев Задов.

Если верить документам, в один день с ним расстреляли и его брата Даниила.

Он был на пять лет младше и с детства ходил за Левой, как нитка за иголкой. Лев пристроил его в махновскую контрразведку, а после перехода советской границы - на руководящую чекистскую работу в Тирасполе. На допросе 17 мая 1938 года Даниил сказал:

«Шпионом я стал по инициативе моего брата Зиньковского, под влиянием которого я находился всю мою жизнь».

Льву не давали очных ставок с арестованными, в основном бывшими махновцами, «уличавшими» его в шпионаже. А вот с братом очную ставку устроили. Особый вид следовательского садизма?

Из протокола очной ставки Даниила Зотова и Льва Задова-Зиньковского 19 мая 1938 года:

«Даниил Зотов-Задов : - ...В 1932 году, работая уже в Молдавии, в одной из встреч с Зиньковским он мне сказал, что Порохивский (агент английской разведки в Бухаресте. - Л. Х.) требует работы, и тут же предложил, чтобы я ему сообщал все, что будет нового в агентуре, переброшенной в Румынию, что я и делал до дня моего ареста.

Вопрос Зиньковскому : - Правду ли говорит Зотов-Задов?

Ответ: - Нет. Зотов-Задов говорит неправду, так как никогда Зотову я не говорил о том, что Порохивский требует от нас работы в пользу Румынии, а также не получал от Зотова никаких сведений о переброшенной агентуре на румынскую сторону. Этих сведений получать от Зотова не было никакой необходимости, так как, работая в Одесском облуправлении, я сам знал почти всю закордонную агентуру».

Это была отчаянная попытка выгородить брата.

Посмертная судьба поменяла их местами. Первым реабилитировали Даниила. Льва - спустя много лет.

«ЕГО ДУША ОТРАВЛЕНА КРОВЬЮ»

В деле Льва Задова-Зиньковского не указано имя того, на чьей совести был провал румынской агентуры. В обвинительном заключении обошлись общими формулами о шпионаже Задова в пользу иностранных разведок. В документах о его реабилитации говорится, что подтверждения этому обвинению не найдено.

Но вот еще одна загадка. В деле почти подряд идут: справка о приведении приговора в исполнение 25 сентября 1938 года и другая - под грифом «Секретно» по запросу Веры Ивановны Зиньковской о судьбе ее мужа, где черным по белому написано:

«19 октября 1956 года. Сообщаю, что Зиньковский Лев Николаевич... отбывая наказание, умер 17 марта 1942 года... Зам. председателя Военной коллегии Верховного суда СССР полковник юстиции В. Борисоглебский».

Сколько потом Вера Ивановна и Вадим Львович ни просили разъяснить, какой же справке верить, ответа они не получили. По умолчанию считается, что он расстрелян в 38-м.

В мемуарной литературе есть еще одно свидетельство о Льве Задове. Оно принадлежит профессору Киевского университета Константину Штеппе.

Штеппа был ненавистен киевлянам в годы войны, когда как главный редактор издавал профашистскую газетенку «Новое украинское слово». Перед освобождением Киева от оккупантов он бежал на Запад и через много лет скончался в Нью-Йорке, успев издать несколько книг, в том числе документальную под названием «Ежовщина».

Константин Штеппа описал, как, арестованный в 38-м по сфальсифицированному обвинению в шпионаже в пользу Японии, сидел в одной камере с человеком «громадного роста, грузным, с веснушчатым лицом и рыжим». Это и был Лева Задов, о котором профессор уже читал у Алексея Толстого.

В перерывах между допросами Лева раз­влекал сокамерников красочным описанием своей жизни и пел душещипательную песенку Вертинского:

Ночью на кладбище строгое,
Чуть только месяц взойдет,
Крошка-малютка безногая
Пыльной дорогой ползет...

Наблюдая за ним, Штеппа пришел к выводу: «Его душа отравлена кровью - есть такой вид отравления, никем еще не описанный».

Больше всего, по словам профессора, Задов опасался потерять в момент расстрела достоинство, как это бывало с теми, кого убивал он. Однажды Лева спросил: «Что такое «смертию смерть поправ?». Штеппа ответил что-то по-профессорски заумное. Но какие картины и лица виделись при этом Леве Задову, чью смерть он надеялся искупить своей?

На следующую ночь надзиратель вызвал Льва Задова-Зиньковского на выход. «С достоинством бы», - прошептал он. «Молитесь», - сказал Штеппа ему совсем тихо. «Попробую», - так же тихо ответил он.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажм

- Ты кто, проститутка? Придёшь ко мне ногти чистить...

Девочка заплакала, и пошла ябедничать на меня училке. А я всего лишь повторил, обращаясь к ней, фразу махновца Лёвки Задова из накануне просмотренного фильма "Хождение по мукам"))

Надо сказать, что советскому кинематографу иногда удавалось создать безумно симпатичные образы всякого рода негодяев.)

Лёвка Задов - один из них. Все его фразы расходились на цитаты. Например, эта, в ответ на улыбку оппонента: "спрячь зюбы, вирву!"

Хотя, конечно, образ был совершенно опереточным, особенно в первой версии фильма. Сравните - один и тот же эпизод:

А интересно, каким он был на самом деле, как сложилась его судьба?

Лёвка родился в многодетной еврейской семье Зодовых на Донбассе. Позже он сменит фамилию на Задов, а его брат-сослуживец на Зотов. Многие его знали под фамилией Зиньковский...
Лёвка принадлежал к тому, иногда встречающемуся типу богатырей-разбойников, которые редко умирают своей смертью, они становятся либо отъявленными бандитами, либо героями-полководцами. Двух метрового роста, косая сажень в плечах, Лёвка работает на металлургическом заводе в Юзовке (Донецке), здесь же увлекается идеями анархизма. На практике это означает занятие экспроприациями, а если говорить прямо, то грабежи и разбой. В 1913 году Задова отправляют на каторгу, и только февральская революция 1917 года, позволяет ему вернуться на родину.

На фото Лев Задов с братом Даниилом Зотовым

Вихрь революции подхватил удалого Лёвку, он становится правой рукой Нестора Махно, возглавляет разведку, воюет против Врангеля в Крыму, злодействует.

Его именем пугают детей, слава о громиле-махновце гремит на всю Украину. Чем то он похож на Григория Котовского, даже внешне...

В 1921 году батьку Махно окончательно разбили, и он вынужден был бежать в Румынию. Вместе с ним там же оказались и браться Задовы.
Три года в эмиграции, три года попыток организовать сопротивление и диверсионные группы.

В 1924 году Задов с группой диверсантов переходит границу...и тут же сдаётся НКВД.
Кается, обещает искупить кровью, вспоминает своё пролетарское происхождение и эпизоды борьбы с белогвардейцами.
Его оставляют на свободе. Семья, жена, дочка...

И успешная карьера в НКВД. Такие люди там оказались очень нужны.
Лев Николаевич Зиньковский не знает жалости к врагам Советской власти, особую жестокость он проявляет по отношению к остаткам махновцев, своих бывших товарищей...

К середине 30-х годов Лев Николаевич - заслуженный и авторитетнейший ветеран одесского УНКВД...
На фото он в центре, со своими сослуживцами.

Ну, не трудно догадаться, что сколь верёвочки не виться...в петлю она свилась в 1937 году.

Осталось свидетельство Константина Феодосьевича Штеппа, профессора, сидевшего с Зиньковскеим несколько дней в одной камере:

Сидел с нами и другой чекист, один из самых красочных людей, каких мне пришлось встречать в жизни.

Это особенность советской системы, что наиболее сильные в каком-либо отношении люди здесь либо рано или поздно уничтожаются, либо они абсорбируются властью. Одни — авангардом трудящихся — партией, другие — авангардом самой партии — НКВД.

Второго сокамерника звали Зиньковским (Зинковским).

Это был тот самый Левка Задов, когда-то бывший начальником махновской контрразведки, которого описал в одной из своих повестей Алексей Толстой.

Громадного роста, грузный, с веснушчатым лицом и рыжий, он, действительно, должен был производить жуткое впечатление на людей, попавшихся ему в руки. А таких было не мало, так как махновская контрразведка в жестокости не уступала ЧК.

Признаюсь, и мне стало как-то не по себе, когда я узнал от Зиньковского, с кем имею дело.

Зиньковский рассказал нам, своим сокамерникам, историю своей жизни.

Сын еврея — арендатора из Слободской Украины, он вырос в довольно состоятельной семье.

Зиньковский стал анархистом, впутался потом в террористический акт, за что и получил восемь лет одиночного заключения.

Рассказывал, как свыкся со своим положением, полюбил свою камеру. Когда пришло освобождение, он пошел на горку и долго искал окно своей камеры. Почувствовал, что за этим окном осталась немалая часть его жизни, кусочек души, который мы оставляем всюду, куда заносит нас судьба. Мы оставляем этот кусочек и в каждом человеке, с которым доводится нам встречаться...

После тюрьмы начались для Зиньковского годы скитания в поисках насущного хлеба. Это была самая интересная полоса его жизни. Он мог очень занимательно о ней рассказывать. Кем он только ни был в эти годы, и с кем только ни сталкивала его судьба!.. Многое из его рассказов я забыл, но особенно врезалось мне в память, как он занимался позолотой церковной утвари под именем Золоторевского.

Чтобы легче добывать клиентуру, он выдумал, будто выполняет свою работу по обету, бесплатно. И так как он по документам был выкрестом, ему верили и охотно давали работу.

Имея дело с золотом и серебром, он жертвовал свой труд, а материалом, которым его снабжали заказчики, себя вознаграждал. Кроме того, его всюду радушно принимали, не подозревая, что имеют дело с бывшим каторжником, да еще и террористом.

Этот род деятельности познакомил Зиньковского близко с духовной средой. В своих рассказах он подходил к ней с добродушным юмором, без почитания и без насмешки.
Перед революцией Зиньковский был чем-то вроде коммивояжера. Успел к тому времени связаться со своей партией, и как только Махно начал формировать свои отряды, он очутился в его лагере.

Благо, Гуляй Поле было недалеко от его родных мест, и многих из гуляйпольцев он знал лично, как и они его знали.

Как случилось, что он, не будучи жестоким человеком, взял на себя жестокое дело, Зиньковский не объяснял.

Так случилось!
< >
В НКВД Зиньковский дослужился до высоких постов. Перед арестом он был уж начальником отдела областного управления.

Непосредственную причину своего ареста, как и большинство заключенных, он не знал. Бывшая его деятельность на службе Махно была делом далекого прошлого, она всем была хорошо известна и не мешала ему почти двадцать лет двигаться по служебной лестнице.
Так что это, казалось, не могло быть причиной ареста. Зато нашлись связи не столько личного, сколько служебного порядка с людьми высокопоставленными и в «органах» (обычное в кругу чекистов обозначение их ведомства), и в партийном аппарате.

Они оказались «врагами» и по этой причине «сели». За «связи» же сажали даже шоферов и курьеров.

Зиньковский был повыше. Его непосредственным начальником одно время был Лаплевский, сменивший собою Балицкого на посту наркома внутренних дел Украины.

Леплевский «сел» и, по-видимому, был уже расстрелян. Этого было вполне достаточно и для ликвидации Зиньковского.

Как и каждый приговоренный, Зиньковский надеялся на помилование или пересмотр дела, но вместе с тем мобилизовал свои последние внутренние ресурсы (пользуюсь советскими словесными трафаретами), чтобы в момент экзекуции не потерять достоинство.
Помню, в один пасмурный день, когда у нас в камере было особенно тягостно, Зиньковский долго ходил из угла в угол, ходили мы по очереди, так как размеры камеры позволяли ходить только одному человеку — пять шагов вперед и пять шагов назад, Зиньковский подошел ко мне и задал мне вопрос, настолько неожиданный, что в первый момент я даже опешил.

— Помогите мне понять одну вещь, сказал он. — Всю жизнь я об этом думал и никогда сам этого не мог понять. Что это значит: «смертию смерть поправ»?

Я был озадачен. Я понимал, что от меня ждут объяснения не по катехизису, а какого-то, если не более глубокого, то более доступного. Но что я мог сказать? Понимал ли я сам тогда великий смысл этих слов?
< >
Весь следующий день мы ни о чем больше не говорили. Левкович и я лежали на своих койках, Зиньковский тяжело ходил по камере, лишь изредка останавливаясь и сжимая виски руками.

Ночью позвали и Зиньковского. Он взял вещи — они у него всегда были собраны, пожал руку Левковичу, подошел ко мне и крепко меня обнял.

С достоинством бы, — прошептал он.

Молитесь, — сказал я ему совсем тихо.

Попробую, — так же тихо ответил он.

Засов задвинулся. Больше я Зиньковского-Задова не видел. Но я узнал после, уже на воле, что его в ту же ночь расстреляли. Удалось ли ему сохранить достоинство, о чем он так беспокоился, не знаю.

В 1938 году Лев Задов-Зиньковский был расстрелян.

Хотя, есть два свидетельства о смерти, впрочем, это уже не принципиально.

Вот таким он был, баловень революции, легендарный Лёвка Задов.

- Спряч зюбы, вирву!

Лев Яруцкий. Кто, он Лева Задов? Глава из книги "Евреи Приазовья".

В Армии Нестора Махно, как свидетельствует Петр Аршинов, автор "Истории махновского движения", было не мало евреев, но народная память сохранила имя только одного из них - имя Левы Задова, одного из ближайших сподвижников Нестора Ивановича. Имя Левы Задова - Льва Николаевича Зиньковского - обросло таким количеством домыслов и легенд, что не вольно напрашивается вопрос: так кто же в действительности такой, Лева Задов?
Упомянутый выше П. Аршинов дает такую характеристику Л. Зиньковскому (Задову): "Начальник армейской контрразведки, а в последствии - комендант особого кавалерийского полка. Рабочий. До революции пробыл свыше 10 лет на каторге (!?) по политическому делу. Один из активнейших деятелей революционного повстанчества".
Характеристика вроде лестная, но я убежден, что Л. Зиньковский, более известный как Лева Задов, отнюдь не относился к числу лиц, составляющих гордость еврейского народа. Но, как из песни слов не выкинешь, так из махновщины не выкинешь Леву Задова.
А вот какую характеристику дает Леве Задову незабвенный наш классик Алексей Толстой в трилогии "Хождение по мукам":
"Имя Левки Задова знали на юге все не меньше, чем самого батьки Махно. Левка был палач, человек такой удивительной жестокости, что Махно будто бы даже не раз пытался зарубить его, но прощал за преданность...".
Еще несколько строчек: "Левка Задов сидел, пышно кудрявый, румяный, наслаждаясь властью над человеком, ужасом, который он внушал". Он смотрит на Рощина взглядом, "в котором не было ничего разумного и человеческого...".
На уроках литературы я, учитель, зачитывал вслух эти строки - "в назидание потомству". А еще до этого, подростком, с увлечением читал эти страницы о коварном батьке Махно и его палаче Левке Задове. Читал и верил каждой строчке, каждому слову.
А следовало ли так верить?
Алексей Толстой, пользуясь, как художник, правом вымысла, своего Леву Задова, конечно, выдумал. Выдумал от внешности героя до его биографии.
На самом деле Л. Зиньковский не был одесситом, как писал о нем А. Н. Толстой. Он родился в 1893 году в еврейской земледельческой колонии Веселая в семье крестьянина.
Пишут, что у отца Левы было всего лишь две десятины земли и одиннадцать детей. В 1900 году семья переехала в Юзовку, где ее глава занялся извозом. Таким образом, Алексей Толстой, в общем-то, прав, когда писал, что Левка Задов - сын биндюжника, но только не с Пересыпи, а из Юзовки.
Замечу, что дата переезда Задовых в Юзовку представляется сомнительной: брат Л. Задова - Даниил Зотов-Задов - родился в Юзовке в 1898 году. Следовательно, переезд из Веселой в Юзовку состоялся двумя-тремя годами раньше.
Работая над этой книгой, я набрел на любопытнейший документ: подворную перепись еврейской земледельческой колонии Веселая за 1890 год. И выяснилось, что никаких Задовых в Веселой, основанной в 1845 году переселенцами из еврейских местечек Могилевской и Витебской губерний, никогда не было. Зато были Зодовы. Перечислим их, зафиксированных в подворной переписи за три года до рождения Левы Задова.
Зодов Маше Аврумович проживал в доме из одной комнаты, правда, большой. Ни земледельческих орудий, ни скота не имел. На земле не работал, а надел свой отдал зятю, колонисту той же колонии Морозову Эле. Последний половину прибыли отдавал тестю. Три дочери Эли вышли замуж, так что Моше Зодов был, по-видимому, пожилым человеком, раз он имел три замужние внучки.
Другой Зодов, Юдель Гиршевич, в колонии не жил вообще, а свою половину надела отдавал внаем.
Зодов Ицхок Гиршевич (видимо, брат Юделя) в 1890 году имел уже четыре сына (в примечании сказано: "два сына еще малы") и две дочери. Был у него дом в две комнаты и конюшня, крытые соломой. "В порядочном состоянии", фиксирует подворная перепись. Ицхок Гиршевич владел бричкой, катком, парой лошадей, растил двух телят и лошака. Сельскохозяйственных машин не было. Обрабатывал полнадела вдвоем со старшим сыном, наёмных рабочих не держал.
Тут надо напомнить, что переселенцы из Белоруссии и Прибалтики получили наделы по 40 десятин. Правда, в некоторых еврейских колониях выделили только по 30, а остальное шло в общественный фонд, из которого можно было арендовать дополнительную площадь. Таким образом, полнадела Ицхока Гиршевича составляла 15 десятин (другая половина принадлежала, надо полагать, Юделю Гиршевичу). Арендовал он из общественного фонда еще три десятины, то есть всего обрабатывал 18 десятин. В среднем на семью в еврейских колониях приходилось по 14 десятин. Если выяснится, что Ицхок - отец Левы Задова, то заявление последнего, что их семья располагала только двумя десятинами, - обычная в ту эпоху формула "хорошего" происхождения "из бедной крестьянской семьи".
Но в том-то и дело, что затруднительно определить, кто из перечисленных Зодовых - отец героя нашего рассказа. Понятно, что наивно было бы искать в колонии Веселой Николая - таких имен евреи-крестьяне своим детям не давали. Я разработал несколько версий происхождения Левы Задова, но все они неудовлетворительны и не проясняют вопроса. Поэтому не стану утомлять читателя подробностями своих рассуждений и разысканий. Скажу только: русифицировав впоследствии свои имена, выбрав себе православное отчество, один из братьев изменил в своей первородной фамилии - Зодов - гласную и стал Задовым, а другой -согласную и стал Зотовым.
Лева Задов, если принять во внимание его природные способности, вполне мог бы окончить с золотой медалью реальное училище (как придумал А. Толстой), если бы он туда поступил. Но Левку отдали в хедер (начальная еврейская школа), где меламед два года учил его писать и читать. В русской школе, как я понимаю, он вообще не учился. С трудом представляю себе, как мог начальник контрразведки махновского корпуса, а впоследствии полковник госбезопасности НКВД составлять деловые бумаги, а ведь приходилось же писать рапорты, отчеты, докладные записки, протоколы, наконец, приговоры.
Но до этого еще далеко.
Что же касается воспитания, то нетрудно понять, почему Левка не усвоил тонких великосветских манер. Когда я думаю об его отце (он умер в 1910 году), мне почему-то вспоминается фраза Бабеля о том, что отец Бени Крика даже среди биндюжников считался грубияном.
М. Е. Земцов, автор книги "Еврейские крестьяне" (1908), в начале века писал об обитателях еврейских земледельческих колоний Екатеринославской губернии: "Обычные черты городских ремесленников - бледность, худоба и физическая недоразвитость - все еще видны в колониях, но в ряду с этим попадается другой тип - деревенских здоровяков-хлеборобов, с тем особым отпечатком физической силы и неуклюжести, который так свойственен земледельцам".
Лева Задов принадлежал ко второму типу. Знавшие его взрослым вспоминают о нем, как о высоком атлете, обладавшем богатырской силой. Он был совсем еще мальчишкой, когда уже начал подрабатывать на мельнице: таскал тяжелые мешки с зерном, мукой. А потом устроился в доменный цех Юзовского металлургического завода каталем.
На заводе в то время действовала небольшая организация анархистов - человек 5-6. Задов становится анархистом, распространяет нелегальную литературу, организовывает митинги и стачку. Так пишут о нем сегодня. Мне, откровенно говоря, не верится что-то в это. Сам Зиньковский на допросах в НКВД заявил, что он беспартийный, а с 1913 года по 1921 год был анархистом-коммунистом. Но что совершенно вне сомнений: в грабежах он участвовал. Правда, они их называли красивым словом "экспроприации", сокращенно: эксы. Добывали, дескать, средства на партийную революционную действительность. Лева показал себя очень способным экспроприатором: только в одном 1912 году он трижды участвовал в подобных делах. В Рутченково они напали на артельщика местного рудника, на станции Дебальцево - на железнодорожного кассира, а в Карани ("возле Мариуполя", уточнит Лева для энкевэдешного следователя) он ограбил - будем называть вещи своим именами - почтовую контору. В 1913-м - арест, суд, и Лева получает 8 лет каторги.
Следствие длилось два года, которые Лева провел в Юзовской тюрьме, затем сидел в Бахмуте, Луганске, Екатеринославе. Февральская революция освободила его как политзаключенного. Задов снова в Юзовке на металлургическом заводе. Металлурги и шахтеры выбирают его депутатом городского Совета.
Весной 1918 года он записался добровольцем в красногвардейский отряд, вместе с ним отступал из Донбасса в Царицын, участвовал в тяжелых боях, в которых проявил смелость и смекалку, из рядового скоро вырос в командира. Ненадолго. Вот его собственные признания:
"В августе 1918 года к нам в отряд прибыло распоряжение из Царицына о том, что мы становимся регулярной частью Красной Армии. Были и присланы деньги для выплаты зарплаты. Мне, как начальнику штаба, полагалось 750 рублей, а рядовому красноармейцу - 50 рублей. Я, как анархист, с этим положением не согласился. И с согласия командира отряда Черняка выехал в Козлов в штаб Южного фронта, а оттуда был направлен на Украину, в тыл немцам...".
Последнее не совсем точно, не направлен он был, а сам направился. Впоследствии ему напомнили об этом, посчитав дезертиром. Как бы там ни было, но в оккупированной немцами Украине он примкнул к Махно. Было в то время Леве Задову 25 лет.
Он участвовал во всех крупных операциях и походах Махно. В том числе и в штурме Мариуполя. В марте 1919 года. Здесь была создана так называемая инициативная группа, в обязанности которой входило получение от буржуазии наложенной на нее махновцами контрибуции и реквизиция одежды для партизан-повстанцев. Входили в эту комиссию, чуть ли не возглавляли ее братья Лев и Даниил Задовы. Старший из братьев показал потом на следствии, что "работал" он в Мариуполе до середины или конца мая. Эти показания точны.
Кстати, в Мариуполе жила одна из шести сестер Левы Задова (остальные жили в Юзовке). Это сведения на 1937 год.
Не знаю ее фамилии по мужу, неизвестна мне ее судьба: то ли она успела эвакуироваться, то ли легла со своими детьми и близкими в противотанковый ров у Агробазы с тысячами других мариупольских евреев, расстрелянных гитлеровцами в октябре 1941 года.
Но вернемся в годы гражданской войны.
Однажды (дело было летом 1920 года, когда штаб Махно расположился в селе Туркеневка) к батьке подошел Федор Глущенко, сказал, что ему надо сообщить нечто очень важное. У Махно были срочные дела, он отмахнулся: "Доложи моему заместителю Куриленко".
Разыскав Куриленко, Глущенко честно признался, что был захвачен красными, и в Харькове чекисты пытались его завербовать. Чтобы вырваться, он дал согласие убить Махно. С этим его и отпустили в сопровождении Якова Дурного.
Куриленко немедленно разоружил и арестовал "манцевских шпионов", как назвали их по фамилии В. Манцева, возглавлявшего Всеукраинское ЧК. Их расстреляли без долгих разговоров, но в рассказе Глущенко была еще одна деталь: ему дали еще задание "прощупать" Леву Задова и постараться завербовать его. И некоторые члены штаба потребовали, чтобы Лева Задов тоже был расстрелян.
Последний в это время находился в пехотном полку, где исполнял обязанности помощника комполка. Дела эти были ему знакомы: еще в конце восемнадцатого организовал он на Мариупольщине полк, и повстанцы избрали его помощником командира полка.
С этой должности он ушел, когда заболел тифом, а после выздоровления его включили в "инициативную комиссию", о которой мы писали выше.
Смерти Задова требовали очень влиятельные люди: Алексей Марченко, Пузанов, Левка Голик, начальник махновской контрразведки. По тем горячим временам схлопотать бы Левке Задову пулю от своих, то есть от махновцев, и закончилась бы его молодая жизнь в украинском селе Туркеневка. Но его спасла Галина Андреевна Кузьменко, жена Махно. "Мать" Галина вместе с Левой работала в комиссии контрразведки, которая ведала жизнью и смертью "клиентов" (это когда контрразведку лишили карательных функций и она не могла больше убивать без разрешения). Тогда она его и узнала хорошо, прониклась к нему доверием и симпатией. Влиятельная супруга батьки вступилась за него, и это решило дело.
В одном из следственных документов НКВД Л. Н. Зиньковский - Задов фигурирует как близкий личный друг жены Махно - Галины. Не делаю никаких намеков: за что купил, за то и продаю.
Так случилось, что имя Л. Зиньковского - Задова оказались прочно связанным с рассказами о зверствах махновской контрразведки.
Несколько лет назад в мои руки попал 1-й том антологии "Литература русского зарубежья", и там прочитал такие строки: "Случайно застигнутая у моста женщина с девочкой, оказавшаяся женой какого-то неместного профессора, успевшего уйти с добровольцами, была отправлена в махновскую контрразведку, и когда Лева Задов, начальник контрразведки, услышал, что муж ее там, на той стороне, он сразу в упор пальнул из тяжелого нагана. Не зная, как поступить с рыдавшим над трупом матери ребенком, Задов произвел еще один выстрел, и у трупа матери калачиком навеки свернулся минуту назад плакавший ребенок".
Эти строки написал в Берлине 20 июля 1922 года Зиновий Юрьевич Арбатов.
Конечно, в 1938 году Л. Н. Зиньковский - Задов не подлежал суду за махновские деяния, так как еще 2 ноября 1927 года постановлением Президиума ЦИК СССР "Об амнистии" махновцев освободили от ответственности за действия во время гражданской войны.
Но амнистия - не реабилитация. Это отпущение грехов, прощение, но не констатация того, что состава преступления не было.
Преступления были, и еще какие.
Но, чтобы правильно понять события и поступки, которые совершались "на той далекой, на гражданской", мы должны судить о них в контексте времени. Ведь тогда не только Ленин считал, что революцию в белых перчатках не делают. Точно такого же мнения придерживались и махновцы. Да и контрреволюционеры делали свое дело, обходясь без этой детали аристократического туалета.
И вот что интересно: творились эти немыслимо, невыразимо жестокие дела во имя счастья народа, его светлого будущего, полной социальной справедливости и других не менее благородных идей.
Левка Задов тоже был уверен, что "защищает великую идею". Видимо, по этой причине он никогда публично не протестовал против подобных обвинений в свой адрес. А может быть, просто крыть было нечем.
Но вот другое воспоминание - воспоминание об отце сына Л. Н. Зиньковского, полковника в отставке Вадима Львовича Зиньковского:
"...Я в жизни не слышал от отца не только матерщины, но даже грубого слова. На примере отца и матери я не представлял, что в семьях могут быть скандалы. Отец был только "Левушка", мама - "Верунчик" или "Верусик". Он был добр и ласков - такое не забывается никогда, хотя ни силушкой, ни характером твердым судьба его не обидела".
И это тоже о нем - Льве Николаевиче Зиньковском - Задове:
Но проследим его путь до конца.
Как я писал выше, Лева Задов был рядом с батькой Махно на всех извилистых путях его походов и судьбы. Постоянно держа возле себя Даньку, младшего брата, он вместе с махновской армией совершил головокружительный рейд по деникинским тылам и "строил" анархическую "безвластную республику" со столицей в Екатеринославе.
Когда красные, разгромив Деникина при весьма существенной помощи украинских повстанцев, вернулись, они по-прежнему враждебно отнеслись к махновцам. Армия батьки побеждена была сыпным тифом, она больше не существовала. Лева и Даня Задовы были в числе 40-50 человек, которые спасли больного тифом батьку. Когда Нестора Ивановича устроили в надежном безопасном месте, братья двинулись в Юзовку.
Лева прятался у сестры, а Даня - у матери. Недели через две из уголовного розыска пришли два человека и арестовали Даню. Любопытная деталь: не чекисты пришли, а из угрозыска. Даньке не было еще и 22 лет, но жизненного опыта он поднакопил порядочно. По дороге в отделение милиции он пообещал своим "ангелам-хранителям" хорошее вознаграждение. Если они его отпустят, он выроет махновские клады и - век свободы не видать - принесет им. И Даньку отпустили, не доведя до милиции. Он - немедленно к старшему брату. Ранней весной 1920 года они оба снова у Махно.
Осенью того года после примирения батьки с советской властью братья участвовали в разгроме Врангеля. Для операции в Крыму Махно выделил две группы: кавалерийскую и пехотную. Последней командовал Петренко, а Лева Задов был назначен ее комендантом. Что это за должность такая, сказать трудно. Особистом, что ли, был при пехотной группе Лева Задов, или своеобразным комиссаром? Но факт: Сиваш он форсировал, в боях участвовал. Когда же Фрунзе, вероломно нарушив условия договора, начал разоружать махновцев, Лева вместе с группой бойцов (среди них был и Данька) сумел вырваться из Крыма. В чем в чем, а в мужестве и отваге Леве Задову никто не отказывал. Только в декабре 1920 года добрался он со своей группой в махновские места и присоединился к Нестору Ивановичу.
В метаниях Махно по Украине и России после того, как советская власть в третий раз объявила его вне закона, братья Задовы были рядом с батькой, как никогда раньше. Нестор Иванович сам писал, что Зиньковский выносил его, раненного, из огня "почти на руках", что последние сотни километров он находился под неусыпной охраной своего верного соратника.
О роли Левы Задова при переходе Днестра в Румынию 28 августа 1921 года рассказывает в своих воспоминаниях Виктор Белаш. Сам бывший начштаба махновской армии в том эпизоде не участвовал, значит, писал по рассказам очевидцев, возможно, самого Л. Н. Зиньковского, с которым в 20-е годы встречался в Харькове.
"27-го августа к вечеру достигли реки Днестр. Здесь Махно выступил с речью, в которой подвел итог и осветил дальнейшую перспективу повстанческого движении.
Повстанцев, которые не пожелали сложить оружие и уйти за границу, организовали в отряд и поручили (с целью отвлечь от переправы силы красных) завязать бой северней г. Каменки. Леве Задову поручалось изучить и организовать переправу.
Задов с отрядом человек в 20 выехал к реке. Вскоре они под видом красного карательного отряда, преследующего махновцев, сблизились с отрядом пограничников. Дабы усыпить бдительность пограничников, Задов закричал им: "Это вы вызывали нас на помощь? Где махновцы? Пора кончать!". Отряды сблизились, и махновцы без выстрела обезоружили пограничников.
Через границу была переправлена первая пробная группа, которая была нормально принята румынами, и после переговоров с ними был дан сигнал к переходу Днестра остальными повстанцами.
Уже у самой воды Задов снял с пальца золотое кольцо с камнем и отдал его беременной Галине Андреевне (жене Махно), объяснив, что это единственная ценность на весь отряд, и, возможно, румыны не посмеют ее обыскивать, и это хоть как-то, на первых порах, сгладит нужду, которая их ждет на том берегу.
А на том берегу повстанцы были обезоружены и интернированы".
Исключение было сделано только для самого Махно, его жены Галины Андреевны, да еще Л. Задова и его брата, им разрешили жить в Бухаресте.
Жить, однако, было не на что. Задовы добровольно отправились в лагерь для интернированных, затем попали в город Гимеш, где работали на лесопилке. Влачили они там жалкое существование.
А куда же делись, правомерно спросить, те сокровища, которые, по рассказам, награбили руководители махновщины?
А клады были. И немалые. И уж кто-кто, а Лева Задов знал место их захоронения. Однако перед бегством за рубеж махновский отряд подвергался такому беспощадному преследованию, что не в воле батьки было выйти к месту зарытых сокровищ.
В 1924 румынская сигуранца создала террористическую группу для заброски ее в СССР. Л. Н. Зиньковский - Задов согласился эту группу возглавить. Переправившись через Днестр, Задов воскликнул:
- Ребята, ну его к черту, этот террор. Пошли сдаваться.
С братьями Задовым и Зотовым (в Румынии Даня взял себе этот псевдоним) чекисты обошлись более чем любезно. Подержали, правда, немного в тюрьме: потерпите, пока проверим ваши показания. Через каких-нибудь три месяца освободили. Мало того: обеспечили жильем, трудоустроили. На приличные должности с неплохим жалованьем. И где? В ГПУ.
Невероятно!
Но факт.
Человеку с такой громкой известностью на Украине, какой пользовался Лева Задов, сразу же "за просто так" простили все прегрешения против советской власти?
В этом интригующем месте повествования я должен рассказать о человеке, с которым в 70-е годы, наезжая в Кишинев, я вел знакомство. Этот человек, Алексей Самойлович Яроцкий, попал на Колыму не в классическом, тридцать седьмом, а гораздо раньше, и провел в том благословенном, краю лет двадцать пять, если не больше. Он поражал меня сильным характером, аналитическим умом и энциклопедической, осведомленностью о людях и событиях, на упоминание которых в те времена был наложен строжайший запрет.
Мы подолгу беседовали с Алексеем Самойловичем на различные темы, в том числе и о Махно, которым я уже в те годы интересовался. Однажды Алексей Самойлович сказал мне:
- Знаете ли вы, что Левка Задов купил себе теплое местечко в ГПУ-НКВД, выдав чекистам места, где были захоронены клады батьки Махно? Что Нестор Иванович в бытность свою в Париже пытался "выцарапать" с Украины запрятанные там сокровища - это неопровержимый факт. Что с этой целью посылал он в родные места верных людей - тоже факт доказанный… Так столь уж невероятно предположение, что батько такое же поручение дал и верному Левке Задову?
Поручиться, что версия, которую сообщил мне Алексей Самойлович Яроцкий, не легенда, а факт, я не могу, но представляется более чем вероятным, что великодушие чекистов себе и своему брату Зиньковский - Задов купил, выдав ОГПУ махновские клады [см. примечания. С.Ш.].
Что же было дальше?
Лев Николаевич Зиньковский оказался способным чекистом, в Одессе ведал заграничной разведывательной сетью, раскрыл несколько групп террористов. Не липовых, а всамделишних.
Вот список его поощрений. 1929 год. Благодарность ГПУ УССР и денежная премия за ликвидацию крупного диверсанта. Зиньковский брал его лично и, был при этом ранен в руку. В том же году ему вручили маузер с золотой монограммой: "За боевые заслуги". Через три года Одесский облисполком награждает его именным боевым оружием - за активную и беспощадную борьбу с контрреволюцией. 1934 год. Денежное вознаграждение за ликвидацию группы террористов.
Его арестовали 3 сентября 1937 года. Обвинили в связях с иностранными разведками, прежде всего с румынской. Однако никаких доказательств следствие представить не сумело. Даже такой нецеремонившийся орган, как особое совещание НКВД СССР, не утвердил обвинение и направил дело на доследование. Тогда следователь Я. М. Шаев-Шнайдер применил к Зиньковскому "особые методы", и Лев Зиньковский признал, что он работает на румынскую, английскую и еще какие-то разведки.
Самого Шаева-Шнайдера расстреляли в 1939 году, установив, что тот занимался фальсификацией следственных дел. Но к тому времени Лев Николаевич Зиньковский - Задов уже год лежал, расстрелянный, в земле сырой.
Что стало с семьей Л. Н. Зиньковского - Задова, догадаться не трудно. Для начала его жену с двумя детьми и старушкой-матерью выселили из трехкомнатной квартиры. Потом Веру Матвеенко, уроженку Кременчуга, посадили в тюрьму, но, к счастью, вскоре - через год с лишним - выпустили. Ее и Левы Задова дочь Алла погибла в бою, защищая Севастополь. А сын, Вадим Львович, 1926 года рождения, с января сорок четвертого в Красной Армии, фронтовик, награжден боевыми орденами. В 1977 году Вадим Львович Зиньковский вышел в отставку в звании полковника. Два его сына - внуки Левы Задова - стали офицерами Советской Армии. Подрастают четыре правнука Льва Николаевича Зиньковского - Задова.
Да, ничего не скажешь, с историей нашей не соскучишься, если вчерашние герои оказываются преступниками, а преступники (в кавычках и без) - героями.
Не скрою, мне трудно избавиться от стереотипов, полученных в юности, в частности, при чтении трилогии Алексея Толстого. И потому я решил рассказать все, почти все, что знаю о Леве Задове. Пусть теперь читатель сам себе ответит на вопрос, вынесенный в заголовок этой главы.

Примечания.
Не так давно я наткнулся на любопытный факт и считаю нужным его здесь привести. Эдуард Шарапов в своей статье "Те, кто был под Ровно" (Красная звезда, 19.05.2001 г.) повествующей о Герое Советского Союза, разведчике Дмитрии Николаевиче Медведеве авторе книг "Это было под Ровно" и "Сильные духом" приводит следующее:
"…В 20-е годы молодой чекист Медведев боролся с белогвардейскими и националистическими бандами в Бахмаче и Старобельске, с саботажем и диверсиями на шахтах в Ростовской области. В середине 1922 года он был направлен на работу в Одессу, где в ту пору активно действовали противники Советской власти.
Еще будучи председателем ЧК в Старобельске, Медведев познакомился с махновцем Левой Задовым, имя которого наводило страх на жителей окрестных сел. Это знакомство пригодилось Медведеву при проведении одной операции, когда он работал уже в Одессе.
Чекистам стало известно, что сбежавший за границу Нестор Махно вознамерился вернуть себе клад, спрятанный им на советской территории. Темной ночью с румынского берега отчалила лодка с махновскими эмиссарами. В нужном месте их встретили чекисты, произнесли условный пароль и повели в хутор. Среди четырех махновцев выделялся громадным ростом и могучей фигурой руководитель. Чекистов было всего двое, и в случае схватки за ее исход поручиться было сложно.
Когда группа вошла в большой сарай, Дмитрий отозвал Задова в сторону и заявил, что давно следит за ним, знает, что тот не во всем разделяет взгляды Махно и что наступила пора покончить с прошлым. Чекист положил руку ему на плечо и тихо сказал, что надо сдать оружие.
Задов решился. Он скомандовал бандитам подчиниться, и сам первым бросил пистолет. Позже он помог отыскать клад Махно, и богатства были переданы властям. Бывший доменщик и бывший бандит Задов сменил фамилию и начал новую жизнь".

Что сказать, любопытно, согласитесь.
[Сергей Шведов]