Как правило, люди сталкиваются с тюремным миром неожиданно. Я имею в виду не профессиональных преступников, чей промысел изначально несет в себе риски заключения, а обычных граждан. Нас с вами.

Да, поначалу родственники бегают по адвокатам, влезают в долги, бывает, распродают имущество в надежде, что… Но вот отгремели судебные прения, вынесен приговор, написаны апелляции, кассации, «надзорки» и полностью выплачен гонорар.

Нужен ли еще адвокат уже осужденному человеку? И если да, то зачем?

Я не конечная инстанция и гарантированных советов не даю. Пишу, опираясь только на собственный опыт и на те наблюдения, что вел все девять лет своего заключения.

Да, адвокат нужен.

Конечно, мое утверждение юристы смогут обосновать более грамотно, со ссылками на кодексы, федеральное законодательство и примеры из своей юридической практики. Соревноваться с ними мне было бы глупо, а потому я просто опишу несколько случаев из своей длительной «командировки» в параллельный мир. А вы делайте выводы.

Случай первый

В СИЗО «Лефортово» мой адвокат, Александр Васильев, приходил ко мне не только для сопровождения следственных действий. Благодаря ему мне удавалось «выгонять» на свободу хоть какие-то новости о жизни в абсолютной изоляции. И когда мой сосед по камере вдруг пожаловался на пытки в кабинете следователя, то именно через мое общение с адвокатом правозащитники узнали о беспределе в следственном управлении. Я имею в виду конкретную беду конкретного человека.

В глаз я, конечно, получил, но пытки прекратились. По крайней мере над одним конкретным человеком точно.

То есть адвокат пригодился не только для процессуальных действий.

Случай второй

После приговора меня этапировали из «Лефортово» в костромскую колонию. Там, недолго думая, меня посадили в ШИЗО. Якобы я свернул в карантине видеокамеру и меня опознали по бакенбардам. Сначала на неделю. Потом еще на две.

Как я узнал позже, меня собирались признать злостным нарушителем режима и перевести в СУС (строгие условия содержания) до конца срока лишь потому, что я был осужден по ст. 282 УК РФ («Экстремизм»). И администрация лагеря воплотила бы задумку в жизнь, не «дотянись» я до своего адвоката.

Так как колония была «черной», то я смог прямо из камеры изолятора позвонить адвокату и рассказать ему о своих злоключениях. Уже через несколько дней между начальником колонии и людьми из Москвы состоялся разговор. Адвокат Андрей Федорков и журналист Алексей Барановский поведали ему о митингах в поддержку политзаключенных, показали газетные статьи обо мне и, возможно, чем-то ещё, но начальника они убедили. Нет моей изоляции - нет проблем у колонии. Думаю, это был блеф, но он сработал.

Начальник колонии вызвал меня на беседу и взял с меня только одно честное слово. Полгода не выходить под своим именем в интернет. Звучит странно, и я тогда тоже удивился. Но слово я сдержал.

Адвокат пригодился и на этот раз.

Случай третий

Уже в «красной» колонии г. Кемерово я не раз жалел, что у меня нет адвоката. Он был нужен мне в карантине, где активисты издевались над нами и, заигравшись, до смерти забили зэка.

Адвокат нужен был мне и для того, чтоб время от времени не слышать оскорблений в свой адрес от оперативных сотрудников колонии и не допускать избиений ими других осужденных (сам-то я получал «жареных» только от начальника колонии). Пригодился бы мне адвокат и в сотне сотен других случаев.

Как-то раз один смелый парнишка, не желая терпеть издевательств со стороны «актива», выпрыгнул из окна барака лицом на асфальт. Осужден он был за экстремизм, и в назидание за инакомыслие его пытались заставить писать доносы на зэков. Он решил вопрос кардинально.

Пока парнишка отлеживался в медсанчасти, задница одного из зэков вынесла на волю записку. Мои знакомые частенько освобождались «заряженными», только так я и мог «выгонять» на волю новости о происшествиях на зоне.

В этот раз наши вольные товарищи среагировали быстро. Уже через пару дней у ворот колонии стоял Александр Давыдов и размахивал корочкой правозащитника. Администрация лагеря напряглась очень сильно. Разборки и попытки выяснить, как утекла информация о ЧП, длились несколько дней. Но, выписав парнишку из медсанчасти, с подлыми намерениями к нему больше не приставали.

Адвокат снова пригодился.

Подытоживая, я посоветую одно. И дай бог, чтобы мой совет вам не понадобился.

У вас ли случится беда, или «за решеткой» окажется ваш родственник, - помните: адвокат заключенному нужен. Посещение адвокатом зэка хотя бы раз в месяц гарантирует последнему хоть и минимальную, но все же безопасность.

Администрация исправительных колоний, с одной стороны, очень не любит таких зэков и всячески препятствует их общению с адвокатом. Рычагов давления хватает. Но если осужденный проявит твердость и не поддастся на «уговоры» сотрудников, то его хотя бы бить будут аккуратнее, без следов. А то и вовсе пальцем не тронут.

Будете в колонии - не экономьте на адвокатах.

Страницы из тюремных тетрадей

Юлия ПЕЛЕХОВА . Специально для «Совершенно секретно» (№ 5-2006)

По официальной статистике, в нашей стране более 763 тысяч заключенных. Но эту цифру надо увеличить вчетверо или впятеро, тогда получится общее число людей, по чьей судьбе тяжелым катком проехалась тюрьма. Потому что придется посчитать и наших родственников, «отбывающих» срок вместе с нами. При этом, выйдя из заключения, окончательно освободиться от него невозможно. Страх повторения пережитого кошмара остается тяжелейшим комплексом на всю, похоже, оставшуюся жизнь. И прежде всего даже не у «сидельца», а у того, кто переживал за него по эту сторону решетки, оплачивал адвоката и выстаивал длинные очереди к окну передач.

Стены домов около приемных всех следственных изоляторов Москвы в несколько слоев обклеены предложениями адвокатских услуг. Это как раз тот случай, когда минимальные рекламные расходы дают самый большой эффект. Родственники арестованного, оглушенные тяжестью свалившейся на них катастрофы, как правило, не читают в деловых газетах рассуждения о том, что рекламируемый адвокат – плохой адвокат. Потому что хороший адвокат в рекламе не нуждается, и клиенты к нему приходят по рекомендации. Правда, в отношении адвокатов по уголовным делам это правило не действует, поскольку за помощью к ним приходят не клиенты, а их родственники или знакомые. А клиенты, как правило, уже сидят в тюрьме. По рекомендации можно найти хорошего «хозяйственника», но в СИЗО он будет приходить разве что к арестантам ранга руководителей известной нефтяной компании. А для остальной «шелупони», попавшей в тюрьму по собственной вине или недомыслию, а то и по плану правоохранительных органов, сойдет и отрекомендованный на заборе Иван Петрович Иванов. За него родственники обвиняемого готовы ухватиться как за единственную спасительную соломинку, поскольку просто не знают, откуда еще можно взять столь необходимого, как представляется им, защитника для дорогого им человека.

Этот «заборный» вариант многим кажется самым объективным и независимым. Ведь такой адвокат не навязан следствием как бесплатный «государственный» защитник, а стало быть, он заинтересован в том, чтобы ради своей репутации достойно отработать гонорар. По крайней мере, так представляется родственникам и знакомым арестанта. Увы, профессия адвоката менее всего предполагает такую вот независимость, объективность, а зачастую – и следование моральным принципам.

Забавно, что адвокаты это, пожалуй, представители единственной профессии, кроме врачей и журналистов, которые сочли необходимым принятие специального Кодекса адвокатской этики. Кто-нибудь слышал о специальном кодексе этики, скажем, разведчиков, художников-карикатуристов или пожарных? Создание такого кодекса более свидетельствует не о признании факта какой-то особой этики, существующей у адвокатов, а скорее, наоборот, о серьезных проблемах с оной. И мне, увы, пришлось убедиться в этом на собственном опыте.

Что такое адвокат с пресловутой тюремной стены? Это, как правило, небольшое, расположенное где-нибудь поблизости бюро с одним-двумя партнерами, практикантом из юридического вуза и секретаршей, более озабоченной красотой своих ногтей, чем аккуратным подшиванием документов в папку. Если объявление этого бюро нетронутым висит на стенке изолятора с неделю, то можете быть уверены: это в обмен на массу услуг, оказываемых адвокатом руководству СИЗО. Бывает даже, он помогает в «разработке» заключенного. «Разрабатывать» сидельца могут с разными целями: чтобы доказать его причастность к отрицаемому им деянию, узнать, куда он дел сокровища убиенной тещи, или вообще – для «предпродажной» подготовки. То есть доведения до «чистосердечного признания» и «деятельного раскаяния» в суде, приятно улучшающего показатели работы следствия. Этими показателями следователь, конечно, делится с оперативниками СИЗО. «Палочную» систему, от которой зависят и премия, и надбавки, и выслуга лет, никто не отменял.

Круги чистилища

«Осужденка» – это камера, куда переводят из «подследа» (камеры подследственных) после вынесения приговора или попадают после взятия под стражу в зале суда после того же приговора. «Осужденка» – это последний круг тюремного чистилища перед отъездом на зону и последний этап крушения всех иллюзий на тему как правосудия, так и роли в нем и компетентности адвоката.

Эти круги можно разделить достаточно четко. Первый, шоковый, после ареста, – это или тупая головная боль от непонимания, как все произошло, или навязчивое желание сотрудничать со следствием, чтобы помочь ему разобраться, доказать, нарисовать правильную картину и проставить все точки. Но следствие не собирается разделять это ваше горячее желание и назойливые обращения расценивает как помеху в работе. Понимание того, что в правоохранительной системе тормоза не предусмотрены конструкцией, приходит к вам только на последующих стадиях. Например, при возвращении с первой «продленки» – выезда на суд для решения о продлении срока содержания под стражей на время следствия. По моим наблюдениям, мало кто из адвокатов удерживается от соблазна намекнуть своему подзащитному, что при определенных условиях (финансовых или иных) мера пресечения ему может быть изменена на подписку о невыезде. Мне об этом также «доверительно» сообщали те адвокаты, у которых в моем уголовном деле была особая задача. (Забегая вперед, отмечу, что к защите моих интересов эта задача отношения не имела.) При этом, прекрасно понимая, как сладка такая надежда для заключенного, адвокаты осознают, что это абсолютно нереально. Я не видела ни одного, кого бы действительно отпустили «на продленке». Сказки об этом, которые рассказывают всякие помощники правоохранительных органов, в том числе и те, которых присылали мне «для контакта» уже после моего выхода на свободу, не в счет.

Следующий шок – это чтение обвинительного заключения, подготовленного прокуратурой. В этот момент хорошо понимаешь всю смехотворность своего общения со следствием в попытках что-то доказать. Например, в моем случае: следователь СЧ ГСУ при ГУВД г.Москвы Роман Булысов мило проигнорировал все мои попытки (довольно сдержанные на стадии следствия) противопоставить свои доводы назначенному мне обвинению. Ни одного из свидетелей защиты он не вызвал и не допросил. Потом этих свидетелей так же непринужденно «не заметила» судья Тверского суда, что впоследствии стало причиной отмены первого вынесенного мне приговора.

Так, складывается впечатление, что на этапе судебного следствия суд видит свою основную задачу в том, чтобы отмести все доказательства защиты и оставить в силе все, даже самые невероятные, доказательства вины. Обвинительное заключение, прочитанное и выученное уже наизусть, повторяется в приговоре иной раз слово в слово. Даже становится жалко прокурора и судью, которые затратили столько процессуальных усилий, чтобы перенести текст из одного компьютера (прокурорского) в другой (судебного секретаря), порой даже не исправив опечатки. И вот тут-то в действе, которое именуется судебным процессом, декоративная роль адвоката становится так же очевидна, как нагота короля в известной сказке.

«Что делать? – переспросил адвокат подзащитную, когда за торговлю наркотиками ей определили пять лет реального срока. До процесса она ходила под подпиской о невыезде, и во время следствия защитник уверял, что она отделается условным наказанием. – Что делать? Беги!»

Как вы понимаете, историю эту мне довелось услышать все в той же «осужденке».

Лжезащитники

Адвокатов, предающих интересы своих клиентов, по моим наблюдениям, можно условно разделить на три основные категории: адвокаты-«пофигисты», адвокаты-«дельцы» и адвокаты-«манипуляторы». Бывают еще адвокаты-вымогатели, но они примыкают к одной из вышеперечисленных групп. С горькой гордостью могу сказать, что в моем уголовном деле отметились все три категории.

Среди них самая многочисленная – первая. Уголовное право, как утверждают юристы, – не самый большой раздел во всей юриспруденции. Но этим адвокатам тянет порой подарить экземпляр УК и УПК с комментариями. Такое желание возникает, когда видишь, например, поданную после всех сроков кассационную жалобу, в которой адвокат предлагает восстановить пропущенный срок, мотивируя тем, что живет в другом городе и до Москвы ему было некогда добраться. Полагаю, что судьям кассационной инстанции, читавшим это, было даже не смешно. Или другой вариант «кассатки», в котором адвокат, описывая невиновность своей подзащитной, не приводит в подтверждение ни одной статьи Уголовного или Уголовно-процессуального кодекса. И вообще ни одна статья УК или УПК в этом документе не упоминается. Или текст кассационной жалобы, в которой адвокат буквально признает, что да, дескать, моя подзащитная виновата (при этом сама она виноватой себя не признает), но вы уж, господа судьи, не наказывайте ее, поскольку человек она хороший. Тут можно вспомнить, что тот же Кодекс адвокатской этики, да и другие законы, регулирующие деятельность адвоката, прямо предписывают ему всегда занимать позицию подзащитного, за исключением тех случаев, когда имеет место самооговор.

Свою задачу «пофигист» видит исключительно в получении денег в обмен на предоставление минимума услуг. Коль скоро роль адвоката ритуально-декоративная и от него мало что зависит, чего уж тут суетиться? У меня таким «пофигистом» выступил адвокат Московской городской коллегии адвокатов Николай Илюшко, кстати, присланный мне самой «потерпевшей». Получив от моей мамы значительную сумму за разовое появление рядом со мной в первые сорок восемь часов после задержания, покрасовавшись перед журналистами, описывавшими мой арест, он счел свою задачу выполненной и пропал почти на два месяца, несмотря на мои отчаянные призывы появиться.

Но «пофигисты» не так опасны, как остальные две категории адвокатов: пользы от них, правда, мало, но и осознанного вреда тоже.

Хуже с «дельцами». К ним можно отнести тех, для кого подзащитный и его уголовное дело служат только одной цели – извлечению доходов в любом виде. Как правило, это высокооплачиваемые адвокаты, как, к примеру, представители той фирмы, где служат два других моих защитника, нанятых не мною, а кем-то, кто хотел быть в курсе следствия и суда. Руководство фирмы еще лет пять назад оценивало их работу по западным стандартам – 200 долларов в час, даже если этот час они занимались перелистыванием Уголовного кодекса. (Впрочем, за такие деньги можно было бы выучить его наизусть.) Доход «дельцам» можете обеспечить и вы сами, если ваши заработки на воле были значительными. Если нет, то будьте готовы к тому, что «дельцы» с удовольствием возьмутся работать на того, кто заплатит им больше.

Мои доходы не позволяли оплатить работу новых адвокатов, и поэтому появление их меня очень удивило. Ведь договора с ними ни я, ни мои родственники не заключали. Но в условиях СИЗО, когда арестованный, как я уже писала, превращается в легкий объект для манипуляций, не поверить в их дружеские чувства ко мне было затруднительно. Однако даже эта вера была вскоре поколеблена их призывами к совершению некоторых действий, причину и смысл которых они объяснять отказывались. Кстати, такое всегда бывает первым признаком того, что адвокат работает не на вас. Остатков здравого смысла мне хватило, чтобы удалить «дельцов» из дела на первом же судебном заседании, выразив опасение, что они действуют на стороне обвинения. Потом уже, после выхода на волю, мне не составило труда узнать, какая из финансовых структур оплатила их участие в моем деле. И, главное, с какой целью. Полагаю, что сочинявший мое дело в ГСУ следователь тоже знает, кому он обязан своим новым рабочим местом на юридической службе в одной из структур крупнейшей отечественной госмонополии.

Но, пожалуй, самые опасные среди адвокатов – это «манипуляторы». Их роль часто стыкуется с работой «дельцов». Но те без хорошего заработка и шевелиться не станут, а эти могут ввязаться в интриги если не из чистой любви к искусству, то за сущие копейки. Такой способ самореализации описан во многих учебниках психологии. Сами «манипуляторы», заигравшись во всякие «войнушки», часто становятся, в свою очередь, предметом манипуляции в руках более серьезных сил. Если таковые в вас заинтересованы. А зачем еще, скажите, упекать вас в тюрьму по заказному делу, если вы ни для кого серьезной опасности не представляете? Ведь это сколько надо трудов – найти потерпевшего, подготовить свидетелей, договориться со следствием и прокуратурой… Да мало ли что еще. Вы же, понятно, тоже сидеть молча не будете.

Опытных «манипуляторов» распознать труднее всего. Хотя бы потому, что они редко играют против вас в одиночку. Не секрет, что договоренности между адвокатами разных сторон о перспективах сдачи или минимального выигрыша (чтобы только заткнуть вас) – явление столь распространенное, что из адвокатов образуются целые творческие коллективы, слаженно играющие в «процессуальных противников». В эти коллективы могут входить, кроме адвокатов, еще и прокуроры с судьями. Целью манипуляций может быть не только получение от вас каких-то материальных выгод, но и установление бартерных отношений между следствием и судом – когда в обмен на сдачу одного дела позволяется подвести к нужному знаменателю другое, более выгодное, или просто «творчески» выполнить административный заказ.

Такого «манипулятора» в моем деле я не смогла разглядеть до самого конца, как оно и требовалось. Только аудио- и видеозаписи, а также другие неопровержимые доказательства его манипуляций заставили меня смириться с еще одной гнусной и болезненной истиной: адвокат Александр Т., которому я доверялась с отчаянностью загнанной в угол, предавал меня, не моргнув глазом и не испытывая особых угрызений совести. Потом выяснилось, что ему отводилась лишь роль исполнителя, грамотными «разводками» толкавшего меня на совершение определенных действий. Своей адвокатской «помощью» Т. едва не обеспечил меня еще парочкой уголовных дел в дополнение к уже имевшейся статье. Но тут, вопреки законам жанра, мне неожиданно повезло: совестливый следователь Западной прокуратуры Ольга Подгорная не стала повышать себе процент раскрываемости за счет моей слепоты.

Среди заказчиков этих манипуляций просматривались как та самая финансовая структура (на этот раз пользовавшаяся «услугами» адвоката бесплатно), так и хорошо знакомые мне фигуры из числа «оборотней в погонах».

Впрочем, участие «манипуляторов» в деле может получиться очень дорогим, если адвокат заинтересован в доступе к вашим активам. Он может стать вашим партнером по бизнесу либо до возбуждения уголовного дела (что редко), либо в ходе него. Такие случаи я знаю. А что? Не на малолетнего же племянника вам переписывать спорный свечной заводик. Лучше на опытного, доверенного советчика, знающего все ходы и выходы не только в уголовном, но и в арбитражном процессе. Теперь мне понятно, почему в рамках процессуальных действий у адвокатов тоже иногда проводятся обыски и выемки документов, арест имущества и прочие действия, нарушающие их профессиональные права.

И есть еще отдельная категория адвокатов, которых все серьезные профессионалы даже за коллег признавать отказываются. Это так называемые «ходоки», в чьи задачи входит только посредничество при передаче взятки кому надо. У них, как утверждают, существует даже нечто вроде мощного профсоюза, руководство которого хорошо знает порядок выплат и способы расчета при «решении» того или иного дела и централизованно распределяет денежные потоки. Попасть в этот «профсоюз» со стороны весьма затруднительно.

Арестованный недавно за взятку зампрокурора Перовской межрайонной прокуратуры Руслан Федосенко в силу своей профессии явно неплохо знаком с правилами этой игры. Его отец, один из бывших руководителей магаданской милиции, нашел для него опытного адвоката. Но Федосенко отказался от этих услуг: «Мне все равно сидеть, а беременной жене деньги понадобятся».

Демократия или дубинка?

Не могу удержаться от упоминания недавно вышедшей книги Ю.П.Гармаева «Незаконная деятельность адвокатов в уголовном судопроизводстве». Это издание, несмотря на свою, казалось бы, узкую специализацию, уже стало бестселлером. Что само по себе наводит на определенные умозаключения. Так вот, автор ее считает, что получение денег за услуги без намерений их оказывать соответствует составу статьи 159 Уголовного кодекса (мошенничество). Этот очень распространенный случай незаконной деятельности адвокатов.

«Так, многие недобросовестные адвокаты из числа «вовлеченных», «скандальных», низкоквалифицированных, а также некоторые из тех, кто имеет специфический предшествующий опыт работы, внутренне бывают недовольны тем, насколько, по их мнению, ограничены и неэффективны процессуальные средства и методы защиты. Часто они просто не способны научиться защищать законными способами, а потому их так и тянет пополнить свой арсенал наиболее аморальными преступными методами, которые практикуют их процессуальные противники.

Так, бывшие следователи и уполномоченные, и по прежнему месту работы не гнушавшиеся незаконными методами расследования и оперативно-розыскной деятельности, став адвокатами, используют близкий их моральному и профессиональному облику шантаж, вымогательство, сбор и использование компрометирующих материалов и т.д.».

В этих словах забавно вот что. Автор книги, со всей яростью прокурорского работника нападающий на чуждых ему защитников, сознательно или нет подводит читателя к мысли, что планку этой незаконной работы задают сами работники правоохранительных структур. Став адвокатами, они привносят в эту деятельность весь свой специфический опыт. Так мы подходим к объяснению некоторых причин чудовищной искореженности всей нашей судебно-правоохранительной машины, которая, захватив кого-то в свои жернова, выпускает, только полностью перемолов.

По мнению моего друга, известного адвоката Константина Ривкина, причина всех этих, мягко говоря, перекосов лежит в судебной основе правоохранительной системы. По утверждению Ривкина, в царской России доля оправдательных приговоров по отдельным видам преступлений, вплоть до убийств, доходила до сорока процентов. В известное судебной свирепостью сталинское время оправдывали десять процентов, даже по делам о государственной измене.

«Согласно статистике, – рассказывает Ривкин, – озвученной недавно председателем Московского городского суда госпожой Егоровой, оправдательных приговоров в судах общей юрисдикции – 0,35 процента. Это жуткая цифра».

Тридцать пять сотых процента – это никакое не свидетельство качества работы следствия и прокуратуры. Это причина того, что всякая макулатура, названная уголовным делом и направленная в суд с обвинительным заключением, будет однозначно легализована обвинительным приговором. Судьи выискивают любые доказательства виновности того, кто попал под каток правосудия. В частных беседах они оправдывают свою кровожадность так: даже если доказательства самые бредовые и незаконные, это все же лучше, чем быть заподозренным в получении взятки за оправдательный приговор.

«Российская Федерация, – смеялся в разговоре со мной Ривкин, – позабавила все мировое сообщество, назвав себя в одной из статей Конституции правовым государством. На самом деле и сейчас, и в советские времена адвокат был номинальной фигурой, которая служит некоторым декоративным прикрытием лжедемократического судебного процесса».

По словам Ривкина, сегодня в суде можно наблюдать трогательное единство государственного обвинения и судей, поскольку и те и другие считают себя представителями государства. Коль оно платит им зарплату, они от имени этого государства стоят на страже борьбы с преступностью. Адвокат же – это так, частная лавочка, служащая личным или узкокорпоративным интересам. Времена построения коммунизма и развитого социализма прошли, а классовый юридический подход не изменился.

Чем можно переломить этот «совок»? Славящийся своим радикализмом президент Грузии Саакашвили, по некоторым данным, поголовно уволил всех коррумпированных гаишников, заменив их на неиспорченных курсантов силовых вузов. Ривкин же предлагает заменить всех судей на зарубежных специалистов с хорошей зарплатой, руки которых не будут связаны ни корпоративными интересами, ни кумовством, ни компроматом.

После навязчиво-углубленного знакомства с особенностями нашей правоохранительной системы самым удивительным для меня было то, что насильники и убийцы все-таки не всегда попадают за решетку.

А что, если предложить законодателям ввести жесткую квоту на оправдательные приговоры? Скажем, десять процентов от числа всех выносимых. Тогда любой судья гораздо серьезнее рассматривал бы законность, допустимость или относительность доказательств обвинения. То есть делал бы то, что ему и предписывает наш, как утверждают, один из самых прогрессивных в мире Уголовно-процессуальных кодексов.

Известно, что жестокость российских законов компенсируется лишь их исполнением. Демократия, которая предполагает адвокатский выигрыш процесса, скажем, только на основе процессуальных нарушений при сборе доказательств, – это слишком нежное и тепличное растение для выживания в наших суровых условиях. Рискну утверждать, что если отпустить вожжи правоохранительной системы и ввести квоты на оправдательные приговоры, то большую их часть в той же Москве попросту перекупят те, кто имеет на это достаточно средств. Угадайте, кто это будет.

Человек отбывают наказание в местах лишения свободы — по этому показателю наша страна занимает второе место в мире после США. Но россиян, имеющих отношение к пенитенциарной системе, намного больше: это и родственники заключенных, и те, кто знакомится с арестантами и вступает в романтические отношения на расстоянии, — так называемые "заочницы" или "ждули". Почему, несмотря на рискованность таких знакомств, женщины готовы идти против социальных норм, разбиралось РИА Новости.

Жизнь в ожидании

В день освобождения любимого 43-летняя Светлана Шубина (имя и фамилия изменены по просьбе героини. — Прим. ред.) простояла на двадцатиградусном морозе у КПП исправительной колонии № 2 Рязанской области пять часов. "Был январь, а в зоне случилось ЧП, долго не отдавали документы. Мое тело онемело от мороза, но я не обращала внимания на холод — боялась на минуту отойти, чтобы не пропустить его", — рассказывает она.

С 32-летним Алексеем она познакомилась по интернету, ему оставалось сидеть полгода. За это время Светлана успела влюбиться: "Он покорил меня своей добротой, говорил, что я его "малышка" и никто, кроме меня, не нужен, обещал помогать всем, чем сможет. В тот момент я уже отчаялась найти мужа на воле: все заканчивалось тем, что несколько раз меня избивали — то я плохо кормила, то не давала денег на сигареты или пиво. Он был другим".

Заочные отношения, которые начинаются с заключенным на расстоянии, имеют перспективу брачных: законным супругам гораздо легче "выбивать" свидания у тюремных стен. На интернет-жаргоне женщину, которая готова посвятить месяцы, а порой и годы жизни на то, чтобы дождаться сидельца, называют "ждулей". Она не только жертвует личным временем и рискует быть осужденной обществом за связь с арестантом, но и включается в особый режим заботы о нем: присылает нежные стихи, готовит передачи, пополняет счет мобильного телефона, ездит на свидания, оплачивает долги, помогает с юридической помощью и порой идет на криминал.

Ради того, чтобы поддержать Алексея, Светлана, мать-одиночка с двумя детьми, работающая в местном кафе, брала кредиты. Сейчас она должна банкам свыше ста тысяч рублей, и проценты продолжают расти. Но об этом она говорит как-то мельком — важнее другое.

"Все было хорошо. Но спустя два месяца начались гулянки, — рассказывает она. — Он стал пропадать из дома. Я ни в чем его не упрекала, только просила, чтобы в дом никого не приводил. А потом он внезапно ушел к своей жене, хотя говорил, что никогда не простит ее. У меня до сих пор сильная депрессия, не хочется жить. Все жду: может, одумается и вернется?"

"Тюрьма — это не что-то совершенно чужеродное, не другая планета, не остров", — читает директор Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Елена Омельченко. По словам эксперта, исследования тюремной системы — это в каком-то смысле исследование самой жизни. В течение двух лет под ее руководством специалисты изучали феномен "заочниц". В Санкт-Петербурге, Москве, Ульяновске и Саратове социологи пытались понять: что движет женщинами, которые вступают в отношения с арестантами, и как меняется их самооценка? Результаты исследования были опубликованы в книге "Около тюрьмы: идентичность и повседневность родственниц заключенных".

"Кидаются на зеков"

Наталье Рудовой (имя изменено по просьбе героини. — Прим. ред.) 40 лет. Она живет за границей в русскоязычном городе и воспитывает троих детей от разных браков. "Я вроде как и при ковре, и в ажуре, но мне романтики не хватает. Пострадать, пожалеть кого-то, обогреть, приласкать", — признается она.

С 38-летним Николаем она познакомилась в Европе, когда переживала тяжелый развод — "вышвырнула мужа". Уже через неделю возлюбленного посадили — это была его третья судимость. "Я с первого дня знала, что мой любимый — рецидивист. Но для меня он такой один: импульсивный, жесткий, истеричный, но очень добрый и человечный. С ним я чувствую себя маленькой девочкой".

В общей сложности Наталья ждет Николая семь лет. Осталось всего три года, говорит она: "Натворили ребята чудес, а переживаем теперь мы. Строить отношения, конечно, сложно. Человек с юности живет от ходки к ходке, "по понятиям". Первое время я боялась лишнее слово сказать. Но с моим арестантом очень глубокие, настоящие чувства, и я благодарна ему за них. Все пытаюсь поставить его на путь истинный: хочется обогреть и дать ему ощущение дома".

Елена Омельченко выделяет несколько причин того, почему женщины выбирают такой непростой образ жизни. Основным мотивом становится одиночество. "Женщины, вступающие в отношения с мужчинами, отбывающими срок в местах заключения, нередко несчастливы в личной жизни и имеют низкую самооценку", — считает исследователь.

Подвигнуть на риск отношений с заключенным может и пример родственницы или подруги, и просто интерес к криминальной тематике: иногда на зоне женщины ищут покровителя — "тюремного авторитета". "При этом происходит романтизация тюрьмы — как мужского места, "настоящего" мужского и "настоящего" мужчины", — отмечает Елена Омельченко.

"Брошенная, преданная мужем американка идет к психоаналитику, у наших женщин нет денег на психоаналитика, и они идут к зеку", — заметила одна из информанток исследования.

Менее деликатной классификацией "заочниц" елится анонимный сиделец: "Это либо девушки с детьми, либо полные, либо не очень привлекательные, либо с низким материальным уровнем и уровнем образования — "гопницы". К любой зайди на страничку — ковер на фоне, грязные обшарпанные стены, плохо одетые дети, сожженные волосы… Ни разу не видел, чтобы красивая, ухоженная, богатая, образованная девушка искала зека по переписке. Вывод один: кидаются на зеков по переписке только от безнадеги, с низкой самооценкой".

Несмотря на такой циничный подход, практически у всех заключенных есть заочные подруги — иногда не одна и параллельно с официальными женами, говорится в исследовании Елены Омельченко.

Активному общению способствует доступность связи почти во всех зонах, о чем часто сообщается в социальных сетях: "В Рязани. Строгий. Режимный лагерь, но игра идет. Мусора особо не крепят, трубки почти у каждого. Ноги ходят. Все дела через красных (людей, которые сотрудничают с правоохранительными органами. — Прим. ред.)", написал один из многочисленных пользователей интернета из места заключения.

"Люблю, купи костюмчик"

Зеков интересует не столько романтическая переписка, сколько вполне конкретный ресурс материальной поддержки, который представляет собой "ждуля". Именно поэтому, чтобы найти заочную подругу и удержать ее внимание, они изучают приемы психологической манипуляции.

Такие истории случаются сплошь и рядом. "Например, 40-летняя мать троих детей Надежда, пережившая тяжелый развод, стала "заочницей" после "случайного" телефонного звонка. Приятный мужской голос: "Я ошибся номером". Далее по сценарию: "Девушка, а что у вас такой голос грустный?" — сообщается в исследовании.

Довольно скоро начинают звучать слова "люблю" и "нужна". Одна из "заочниц" анонимно рассказала о том, как ее возлюбленный — заключенный — быстро наладил телефонный контакт с ее сыном и спустя месяц знакомства сделал предложение руки и сердца. И добавил просьбу — обновить гардероб.

"Жить без этого родного голоса в трубке стало сложнее. И тут любимка просит купить ему спортивный костюм, кроссовки, шапку и привезти в тюрьму. Отвезла. Думала, может, надобность во мне отпадет у него. Не пропал, звонит каждый час, висим на телефоне целыми сутками. Вчера предложил замуж за него выйти", — поведала женщина.

Не все знакомства заканчиваются реальной встречей. Например, среди зеков популярен прием "развести" на еду. Поскольку на посылки есть ограничения в 20 килограммов на несколько месяцев, они придумывают, как обойти это правило и получить больше вкусных передач. "Позвал на свидание, я собрала все справки, баул с деликатесами. А мне говорят: "Не положено ему с вами идти, вы ему никто". Звоню милому, он отвечает, что женимся, — вспоминает несостоявшаяся невеста. — И предлагает пока передачей сдать продукты, чтобы мне обратно ехать легче было. Решила разузнать у свиданщицы о передачах на его имя — мои подозрения подтвердились! Находит этот "принц" вот таких, как я, приглашает на свидание, которого не будет, а потом неплохие передачи на два-три лимита себе затягивает".

"Заочницы" готовы идти на многое, чтобы быть вместе со своими избранниками. Например, взять кредит на 300 тысяч рублей и нанять адвоката, чтобы добиться условно-досрочного освобождения, или молчать о заражении ВИЧ.

Доходит и до нарушения законов. "Я работала фельдшером в одной исправительной колонии, — анонимно рассказывает девушка. — Никому не отказывала ни в больничном, ни в лекарствах, бывало, что и покупала сама на свои деньги. Когда была в отпуске и планировала уйти с работы, один из зеков написал мне, началось общение. Влюбилась. Когда вышла на работу, он попросил принести ему телефон. Пронесла. Потом сим-карты, потом героин".

"Оставляли его друзья в закладке, я забирала, и так было полгода, пока однажды на входе с героином меня не приняли менты. Я получила четыре года условно, 20 тысяч рублей штрафа. А он вдруг вышел досрочно. Как мне потом рассказали, он сдал меня, чтобы выйти", — говорит она.

Практика использования заключенными женщин в своих интересах в России очень распространена, говорит председатель коллегии адвокатов "Старинский, Корчаго и партнеры" Евгений Корчаго: "Они действительно часто становятся жертвами преступных посягательств, когда заключенные выходят на свободу, — это могут быть как преступления против собственности, так и против жизни и здоровья. Другой, не менее распространенный вариант — когда они сами совершают преступные действия, о которых их просят мужчины. Чаще всего это передача запрещенных предметов, за которую предусмотрена административная ответственность (ст. 19.12 КоАП РФ). В качестве наказания за данное деяние предусмотрен штраф в размере от трех до пяти тысяч рублей с конфискацией запрещенных предметов. Если речь идет, например, о передаче наркотиков, оружия или других изъятых из гражданского оборота объектов, то виновное лицо может быть привлечено к уголовной ответственности по соответствующей статье УК".

"Что мне нравится в этих мужчинах — им совершенно не стыдно уговаривать и лгать, — говорит одна из потерпевших. — Говорят, тюрьма учит отсутствию стыда и привычке не расставаться до последнего с тем, что нужно".

Казенный дом

Многие "ждули" стремятся стать "настоящими женами". Согласно установкам, существующим в тюремной и околотюремной среде, ею становится та женщина, которая ждет и заботится не менее пяти лет, отмечает Елена Омельченко: "Можно сказать, что это своего рода производство женского счастья через женский долг". Часто речь идет уже не о любви, а инерции, зависимости и реализации заботы.

За время заочных отношений женщины не только перенимают жаргон и установки возлюбленных, но и доходят до бракосочетаний в зоне. В этом процессе происходит "доместикация тюрьмы" и "тюремизация дома": женщины готовы сколько угодно добиваться встреч с возлюбленными и создавать уют даже во временных пристанищах.

В комнатах для свиданий обычно есть диван, кресло, стол, стул, шкафы, общий душ и кухня. Пребывание там, как и пользование техникой, оплачивается посуточно: от 100 рублей за каждый из видов услуги (например — кондиционер, телевизор, холодильник, обогреватель).

Цена за это счастье высока: не столько в финансовом, сколько в психологическом плане. Процесс свиданий с заключенными вынуждает женщин не только выстаивать долгие часы в очереди, но и проходить через множество унизительных процедур. Например, при проверке иногда не ограничиваются металлоискателем и могут насильно подвергнуть гинекологическому осмотру.

На этом испытания не заканчиваются. Женщины, связавшие свою судьбу с заключенными, рискуют оказаться в социальной изоляции. Они, как пишет Омельченко, могут "ассоциативно обвиняться" в преступлении, совершенном их избранником: "Кроме стигматизации в рамках семьи и соседства, а у части женщин — и на работе, они вынуждены включаться в контекст вины за свой выбор "такого мужчины" и ассоциативно становиться в определенном смысле виноватыми и в его преступлении, образе жизни, отвечать за его поведение на зоне, конфликты с охраной и администрацией".

Дом девушки, ожидающей возлюбленного из зоны, "начинает походить на камеру", отмечают исследователи: "На столе компьютер, настроенный на виртуальную связь, телефон в 24-часовом переговорном режиме, на столе или стене — фотографии сидельца, свадьбы (если была), может звучать музыка, связанная с особым стилем тюремного шансона. На полу — собранные, готовые к отправке на зону сумки (баулы) с вещами, продуктами, сигаретами, чаем и кофе".

Но в условиях репрессивной дегуманизированной системы наказания жены и подруги заключенных выполняют важную функцию государства, подчеркивают исследователи. Они фактически заменяют собой систему социальной помощи заключенным, подготавливая их к возвращению к нормальной жизни.

"Каждый третий банк не одобрит кредит свыше ста тысяч, почти невозможно взять ипотеку. Моего "бортанули" на трех заводах — не прошел службу безопасности. Даже грузчиком не в каждый магазин берут. Без связей почти невозможно устроиться", — пишет о трудностях социализации супруга одна из бывших "заочниц".

Дождаться принца

Одиннадцатого февраля 2016 года Кумертауский межрайонный суд Оренбургской области приговорил 25-летнего местного жителя к году лишения свободы. В тюрьму он попал всего через полмесяца после предыдущей отсидки: отбывая наказание, по переписке познакомился с девушкой из Кумертау, освободившись, начал с ней жить, но не прошло и двух недель, как он похитил у своей сожительницы деньги и золотой браслет — всего на сумму 25 тысяч рублей.

Такой истории Ирина Горохова (имя изменено по просьбе героини. — Прим. ред.), которая была адвокатом и влюбилась в своего подзащитного, не удивляется. "Сидела с ним, можно сказать. Скинула в апелляции пять лет. Тянула передач на всю колонию", — рассказывает она. Когда избранник вышел на свободу, обокрал ее на крупную сумму. Теперь Ирина не верит в счастливые истории отношений, которые начались и продолжались с заключенными.

"Мужчина должен быть несудимым — и точка. Они не возвращаются нормальными. Любовные истории заканчиваются горьким разочарованием. Никто из ребят не начал новую жизнь, а "заочницы" им нужны лишь как шея, на которую можно сесть и получать за красивые слова финансы. У них там есть все: и наркотики, и виски, и проститутки — были бы деньги. А девушки надеются и ждут от небольшого ума", — уверена она.

Настоящие отношения с бывшими заключенными чреваты не только кражами, но и насилием, рассказывают экс-"ждули". Они признаются, что порой испытывают страх перед возлюбленными.

"Мой сидел за убийство. Когда мы впервые ругались, он пришел в ярость, у него изменилось лицо: он абсолютно забыл, с кем разговаривает, взгляд звериный. Иногда шутя говорит: "Невинно убиенные — сразу в рай", а мне как-то несмешно. Когда я пытаюсь уйти от него, сразу спрашивает: "Любимая, ты в рай захотела?" и смеется. Мне страшно".

Но Наталья Рудова, избраннику которой осталось сидеть три года, не считает себя жертвой. Она настроена помочь ему в социальной реабилитации и получении гражданства и не боится никаких трудностей: "Каждая девушка ищет свое счастье, пусть даже при этом набивая свои шишки. Желаю всем дождаться своих долгожданных принцев. Дай бог сил, любви и тепла, чтобы привести их в чувство и вернуть к нормальной жизни. Я многое поставила на кон".

Число отбывающих наказание женщин, по статистике, намного меньше, чем мужчин. По состоянию на начало февраля 2014 года в 730 исправительных колониях отбывали наказание 557,7 тысячи человек, из них 45,3 тысячи — женщины, отмечает Елена Омельченко. Однако помощь таким женщинам оказывают в основном матери либо подруги по зоне, освободившиеся раньше. Мужья по большей части предпочитают разводиться с женами, оказавшимися в заключении: "Это связано с особой стигмой осужденных женщин, которые окружаются стеной молчания. Факт отбывания наказания, как правило, скрывается от родственников и соседей".

Санкт-Петербург

Адвокат на «зоне»

Рассказ адвоката-гея, который попал в тюрьму за связь с несовершеннолетним и потерял всё: успешный бизнес, политический капитал и многих из тех, кого считал друзьями. Он попросил не называть своей фамилии.

Олег - седовласый, интеллигентного вида мужчина. Его речь течёт как река, напоминая манерой дореволюционного профессора. Из под очков проницательный, слегка ироничный взгляд. Увлекаясь, он постукивает кулаком по столу так, что диктофон подпрыгивает. Снимает и снова надевает очки, трёт переносицу.

- Алексей Сергеев, координатор Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие

«Меня заперли. И ещё бандюков вызвали...»

«О моей ориентации знали, конечно. Здесь город маленький, да и в Питере я не скрывал особо. У меня была своя адвокатская коллегия, бизнес. Не то, что какая-то супер фирма. Но года с 2010 – действительно был расцвет, много и дел было, много и планов было.

Гром грянул, когда я занялся политикой. Мы стали интересоваться, что у нас в городе происходит, ходить на всякие общественные слушания, задавать вопросы. Вникать, куда и как тратятся деньги из бюджета. Нас там не ждали. Кому-то мы мешали, видимо. Чего-то они испугались.

Мне председатель муниципалитета, а сейчас депутат Законодательного собрания, одно время говорил: «Уймись. А то смотри, чего найдут на тебя для посадки» . В общем, предупреждал, и в конечном итоге – так оно и вышло. Мудро сказал один человек: если вы на свободе – это не ваша заслуга, а наша недоработка…

Я как к этому парню зашёл? В этом же доме, в этом же подъезде, где он, якобы, жил, у меня дочка снимала квартиру с детьми. И я думаю: зайду сначала к нему, он всё просил, а потом пойду к дочке. А меня там раз – заперли. И ещё бандюков вызвали, и всё остальное...

Потом накрыли эту банду, которая занималась шантажом геев, ловила на «наживку». У них была видеофиксация, чтобы потом шантажировать. Со мной у них это не вышло, но когда их позже накрыли, увидели там и мою запись. И во время предвыборной кампании использовали.

Несовершеннолетний показал: да, вот было . Действительно, было. Ему было пятнадцать лет и четыре месяца. Хотя мне он говорил, что ему уже есть шестнадцать. На суде не отрицал, что уже давно вёл половую жизнь и с женщинами, и с мужчинами. Но экспертизу в нужном месте сделали, и вот он согласно ей «неполовозрелый». Как следователь сказал – так и написали».

« Я попал в эти восемь месяцев действия закона»

«Есть такое понятие в праве как «мёртвая статья». Она есть, но её ни доказать, ни применить нельзя: изначально в законе были слова «половое созревание». А затем в срочном порядке, после опубликования статьи – уже через 8 месяцев – внесли изменения в Уголовный кодекс, когда поняли. Убрали половозрелость, оставили только «с лицом, не достигшим 16-летнего возраста», как сейчас. Я тот, кто попал в эти 8 месяцев – и, по идее, я вообще не должен был быть осуждён. И возраст согласия в России одно время был 14 лет, потом повысили до 16, но какое-то время дополнительно учитывали эту половую зрелость, так как если человек не болен, то он созревает раньше шестнадцати».

Арест и психиатрическое отделение

« Как меня арестовали? В шесть часов утра пришли домой, всё перевернули, какой-то ещё один диск с порнографией нашли из тысячи дисков и флешек – у меня много гостей бывало. С утра подняли, всё раскидывают, обыскивают. Увезли меня, уже в час или в два в ИВС привезли.

Говорят: есть экспертиза, что парень этот не достиг половой зрелости. Я специалист по гражданскому праву, а адвокат мне попался бестолковый. Такое ощущение, что он был на стороне следствия. Если честно, первое время, конечно, я был очень подавлен. Я не мог есть дня три-четыре...

Сначала меня привезли на Лебедевку (СИЗО-4), там получше условия. Следователи, наверное, думали, что я начну сотрудничать, закладывать всех, что только знаю и не знаю – буду говорить. Никогда и нигде никого не оговаривал. Поэтому решили перевести в Кресты (СИЗО-1), там хреновей, чем в Лебедевке. Горячей воды нету и всё остальное.

В Крестах меня на какое-то время поместили в психиатрическое отделение. В конечном счете я был даже рад. Мне под шестьдесят,
я уже не мучился. Тут я, наконец, смог подумать, почитать книги. Я взялся за логику, за теорию государства. Психиатр один любил со мной беседовать о том, о сём, ему же скучно. В шахматы играли. Знаешь, я даже понял там, что с психическими больными иногда лучше, чем со здоровыми.

Почему туда поместили? Думаю, выборы прошли, они решили свою задачу. Хотели какой-то компромисс, признать невменяемым, спустить на тормоза. Нужен я им в тюрьме на старости лет? Но, что-то не срослось».

« Меня поддерживали геи, общественники и семья»

« Меня поддерживали однопартийцы – очень порядочные люди оказались. Делали, что могли, навещали. Леонид Агафонов из ОНК подсказал мне, что, чего, как – это очень помогло. Вот три-четыре минуты, но, ты знаешь... Это были самые тонкие, точные рекомендации, которые нужны были мне в этот момент.

Кроме того у меня очень много друзей-геев, очень много. И они мне тоже, конечно, помогали. Такую общность ощутил. И самое главное – это, конечно, мои дочки. Не друзья. «Друзей» не осталось практически, многих как ветром «сдуло». В этом есть свои плюсы. Знаешь, сколько шлака ушло.

А вот моя семья, родня – не сомневались во мне, поддерживали. Была ещё одна старушка, я её считал второй матерью, так как мамы рано лишился. Сначала она мне помогала, потом я ей помогал. Когда всё случилось, она меня поддерживала и ждала, пока я вернусь. Освободился, и она говорит: « Д ождалась, теперь могу и помереть спокойно» . Спустя две недели я её похоронил».

Из кандидатов в зэки: наручники и политика

«Я зарегистрировался как кандидат в депутаты, и через три недели на меня надели наручники. Окольцевали, надели скрепы, так сказать. И на партию полился вал грязи, дескать, «партия педофилов». Ко мне это не имеет никакого отношения, но все СМИ называют педофилом. Педофилия – медицинский диагноз, влечение к детям до начала полового созревания, то есть до 10-12 лет. Мне же нравились мужчины, иногда юноши, но никак не дети. Только умные, из следственного органа, говорят аккуратно: «совершил акт мужеложства с несовершеннолетним».

Как переносил этап? А я один большую часть ехал. Ко мне там подсадили несколько раз кого-то... Но когда узнали, что я – адвокат, никого не сажали рядом. Я же всех научу жалобы писать, о правах расскажу. А руководство этого не любит.

Как относились? У меня был до посадки статус адвоката, поэтому ко мне относились неплохо. Один раз хотели в какую-то палату поселить, где эти, обиженные. Там на меня один набросился. Это было уже в тюремной больнице им. Гааза. И меня сразу в другую палату перевели – от греха подальше. И, как ни странно, даже под опеку взяли, как-то защищали. Честно скажу: нет, ничего такого со мной не было из-за статьи...

Единственное, уже на зоне, я занимался уборкой, помещения драил там, иногда и туалеты. А куда меня, на производство поставить? Я там и двух дней не прожил бы в таком ритме – возраст уже предпенсионный. Им это тоже не надо, отряд образцовый.

В колонии для бывших сотрудников ФСИН и УМВД, где я отбывал наказание, всё как-то нивелируется. Есть ли там обиженные? Не знаю, как на обычных зонах, но когда мне кто-то пытался что-то предъявить в отряде, старший карантина меня выслушал: как задержали, как и что случилось, и сказал: «Так, мужики. Он не опущенный, не обиженный, никто ничего ему не сделает. Всё остальное – ерунда».

Но кто-то всё равно смотрел косо... Пару раз несколько человек, молодняк, в основном, пытались на меня наехать. Я ещё слышу не очень хорошо. На перекличке несколько раз толкали. Я одному обидчику говорю: «Да пошел ты к чёрту, я адвокат, на тебя такую жалобу, телегу
настрочу, что ты своего досрочного не увидишь еще лет десять» .

Я понял, что многие из них трусы, эти бывшие бсники (бывшие сотрудники). И порядок зиждется там не на том, кто кого «придавит», а на страхе, что не будет досрочного освобождения».

Как-то у одного гомофобного парня желудок прихватило, а он знал, что у меня есть порошки, что я в медицине смыслю. Я ему и высказал: «Ну что, как здоров был - бычил на меня, а как расстройство желудка, так за порошком бежишь, и не важно, что доктор – гей?».

Ещё хочу сказать, возвращаясь к законодательству. У нас изначально заложена дискриминация по сексуальной ориентации. Это беда просто. Видно из самого Уголовного кодекса, что к этим вещам, если сравнить, к однополым, там все время хуже отношение. Если за гетеросексуальные отношения предусмотрен условный срок, или человек вовсе избегает ответственности, например, женившись, то за однополые отношения – санкции жёстче, обвиняемый получает реальный срок. Также такая статья как «пропаганда» в Административном кодексе есть только для ЛГБТ.

Выходит, нет равенства перед законом, как написано в Конституции. Не всё можно сразу изменить. Но просвещать, говорить мы можем. Более того, я считаю, мы должны говорить».

Слово тюрьма в буквальном переводе с немецкого означает башню, а с татарского – темницу. Это государственное пенитенциарное заведение, которое предназначено для жизни людей, нарушивших закон. При этом заключенные теряют часть своих личных прав и свобод . Тюрьма – часть системы уголовного правосудия, ее назначение — ограничение (лишение) свободы – вид наказания за совершенное преступление (о видах тюрьм можете прочитать , а можно ознакомиться с каталогом тюрьм).

Особенности жизни

Человеку, который первый раз попал на зону, сложно адаптироваться к новым условиям, так как в стенах любого исправительного учреждения царит свой порядок и свои правила поведения (как выжить и провести время с пользой в тюрьме новичку, можно прочитать ). Это небольшой мир, который отличается постоянством, строгой стратификацией (деление на касты) и собственным сленгом.

«Правильной» жизни на российской зоне нужно учиться . Отсутствие элементарных условий, замкнутое пространство, наличие агрессивных соседей – все это ведет к развитию ежедневного самоконтроля и философских взглядов на жизнь. В противном случае давление на психику приводит к потере личности и суицидальным мыслям.

Особенность жизни на зоне в России – найти ту форму существования, которая позволит выживать с минимумом потерь.

Как живут на зоне?

Отношение к заключенному и особенности его ежедневного быта зависят от масти. Деление на своеобразные «касты» происходит уже в стенах камеры. Какие масти существуют?

Обратного пути из касты опущенных нет. Эти заключенные сидят за отдельным столом, спят в углу (чаще всего рядом с туалетом), принимают пищу только из своей посуды. Именно эти люди чистят «парашу» (общественный туалет), выносят мусор.

Как проводят свободное время?

Среди развлечений опытных заключенных – шутки и издевательства над прибывшими . Новичков могут попросить переставить лавки или столы (любая мебель в камере плотно прибита к полу). К другим развлечениям относится и придумывание клички новичку – ночью осужденные стучат в стену соседней камеры, называют преступление и просят выдумать новое имя.

Среди полезных вариантов проведения досуга – саморазвитие. Во многих камерах есть небольшая библиотека, основная часть книг в которой имеет религиозное или юридическое содержание. Можно штудировать кодексы и пособия – это позволит получить правовые знания.

Альтернатива – учиться, узнавать новое. Именно в тюрьме можно научиться мастерски и виртуозно изготавливать ручки ножей, брелки, четки (тюремные народные промыслы).

Занятия спортом – один из вариантов проведения свободного времени. Отсутствие нормальной пищи ведет к снижению веса и мышечной массы, но физические нагрузки позволят поддерживать нормальную форму (о еде в тюрьмах России можно узнать ). Также среди негласных правил зоны – не задевать по пустякам человека, который занимается спортом.

Также вы можете узнать, есть ли в тюрьме интернет и разрешены ли телефоны, из .

«Воры в законе»: правила касты

Эта преступная группировка на зоне руководствуется своими правилами. В их окружении всегда присутствуют советники-братки или умные люди из числа бывшей интеллигенции – помогают разбираться в различных вопросах. Как живут воры в тюрьме? У воров есть общая касса, которую обязан пополнять каждый причисленный к касте. На территории тюрьмы под запретом кражи и содействие надзирателям .

«Воры в законе» не могут жениться на гражданке – расценивается как измена. Также они получают пожизненный запрет на любые занятия в сфере политике. На зоне воры обязаны следить за порядком и устанавливать там свою власть. Обязательное умение – профессионально играть в карты. За нарушение правил вор получает наказание от другого представителя своей группировки.

Фото

Посмотрите .

Хроники нар: как нужно вести себя в тюрьме?

Новичкам необходимо помнить, что первая неделя в тюрьме является самой тяжелой из-за привыкания к новой жизни и новому статусу. Зайдя в камеру, нужно громко поздороваться. Выданный матрас нужно кинуть на пол на максимальном расстоянии от туалета.

Протягивать руку для приветствия запрещено – еще неизвестно с кем можно так здороваться.

Не рекомендуется врать по поводу обвинения (статьи) и прошлой жизни. Разрешено обманывать, если на свободе вы были сотрудником полиции, работали в органах МВД либо получили срок за сексуальное преступление. Люди, которые прошли службу в армии, не являются изгоями, но и не приветствуются.

Что учитывать в разговорах?

1. Вопросы экономического, политического, культурного характера разрешены для обсуждения (можно откровенно выражать свое мнение). Но в тюрьме под запретом идеи расизма.
2. На вопрос «Кто ты по жизни?», отвечать нужно крайне осторожно. Если обвинение носит политический характер, нужно отвечать – политический. Если нет: «Я еще не определился». Если спрашивают за кого-то – уклончиво ответьте, что каждый отвечает за себя.
3. Если ответа нет – отвечайте шуткой (остроумие и чувство юмора ценится среди осужденных). Слово на зоне приравнивается к поступку и судится сурово.
4. Слова «спасибо» и «пожалуйста» в лексиконе не нужны. Первое изменяется на «я признателен», а второе – «по возможности».

Запрещено справлять нужду, когда сокамерники кушают, пьют чай либо сидят за столом. Это приравнивается к оскорблению. Основная валюта на зоне – сигареты и чай . Имея запас такой провизии, делясь с сокамерниками, можно получить уважение. Также чай и сигареты можно менять на различные вещи: от зубной пасты до звонка по телефону.

Негласные законы

Первое правило – не берите из общака больше, чем можете вернуть. Запрещено брать что-либо в долг (единственный возможный долг – игровой). Не делайте частых звонков по телефону – за них придется платить.

Среди других правил :

• бояться ничего не нужно – ты уже на зоне;
• за незнание спроса нет;
• умей найти себе занятие;
• не равняйся на остальных;
• здоровье – ценнее;
• спорт – лучшее лекарство.

Для поддержания разговора нужно выучить тюремный сленг. Из самых частых слов: баланда – пища, балабол – обманщик, барагозить – нарываться, барбитура – лекарства для получения кайфа, башли, фарш – финансы.

Жизнь на зоне – сложная и опасная . Чтобы сохранить лицо и честь, нужно быть сильной личностью, которая не сломается под влиянием трудностей и агрессии. Саморазвитие, умеренная вежливость и щедрость, спорт, юмор, философский взгляд на негатив – основные составляющие выживания в стенах камеры.

Видео по теме

О жизни в тюрьме можно также узнать в данном ролике: